Егор Радов - Змеесос

— Семен Берия опять замолчал на какую-то секунду, удовлетворенно отметив внимательную тишину, наполняющую комнату.

Потом сказал:

— Итак, цель муддизма — спасти и сохранить религию как таковую. Ибо только религия как вера во что-то невозможное, имеет право на жизнь. Будь то бессмертие, будь то все, будь то смерть. Посмотрите, как легко употребляем мы эти высокие слова! Поэтому то, что осталось нам сейчас — с нами, это есть великая Мудда! Да здравствует великая Мудда!!!

— Да здравствует великая Мудда!!! — отозвались остальные муддисты и стали бить себе щелбаны по правой щеке, одновременно открыв рты, так что получался какой-то дебильный неприятный звук, похожий на выливание бутылки вина из горлышка.

— Мудда… — смущенно сказал Иван Петрович Лебедев и отбил себе такой же щелбан.

— Молодец, Петрович, — сказал ему Верия, благодарно посмотрев в его глаза. — Ты уже ступил на путь истинной смерти!

Полулысая женщина, голая до пояса, встала с кресла, начала прыгать и кричать:

— Пу-пу, пу-пу, пу-пу!!! Моя любовь к Мудде безгранична, и я умру!

Голый мужчина неожиданно встал, изобразив подлинный экстаз, бросился к черному кругу и завопил:

— Убей меня, распни меня, не возрождай меня, Мудда!!! Только ты есть истина, только ты убиваешь навсегда!

Мужчина в шубе, называемый Афанасием Чаем, тоже встал и хрипло сказал:

— Кукирочки, кукирочки, кукирочки — буздик! Кукирочки, кукирочки, кукирочки — буздик! А-а-а-а-а!!! Мудда!!!

Семен Верия встал в круг, засунул свою руку прямо в трусы, видимо положив ее на член, потом сказал:

Это есть главная молитва муддизма, я ее только что придумал. Здесь соблюдены все условия нашей религии: непонятность (подлинная таинственность), узнавание (какие-то слова понятны), окказиональность появления (только что придумал), мара-зматичность (бред сивой кобылы), несамостоятельность (похоже на заумные стихи), гениальность (гениально!). Конечно, тебе кажется, Миша, что и ты так можешь. Что ж, дерзай, моя пташка, скоро мы тебя примем в наше лоно, и ты скажешь свою первую предсмертную речь. Ведь для муддиста предсмертно, марикон ты мой семейный!

Рыжая Антонина встала на колени и тихо сказала:

— Подождите! — сказал Миша Оно. — Я, конечно, понимаю ваши восторги и вопли, но я с вами совершенно не согласен, и, если хотите, выскажу свои замечания.

Муддисты немедленно прекратили самозабвенные камлания и недоуменно посмотрели в сторону Миши.

— Мне странны твои слова, о мой брат в Мудде, — сказала Ольга Викторовна, почесывая себя между ног. — Однако говори, мы выслушаем тебя!

— Говори, Миша, мы тебе разрешаем, — гордо произнес Семен.

— Хорошо, — сказал Миша и начал свою речь: — Итак, товарищи, мне, во-первых, было очень интересно послушать ваши рассуждения о религии вообще и о муддизме в частности. Признаюсь, эти секунды моего бытия были далеко не самыми неприятными, а вообще — даже было все достаточно кайфово. Но я не согласен с вами в принципе. Вы утверждаете, что только жизнь уверовавшего в подлинную смерть муддиста по-настоящему приятна, ибо все мы знаем о нашем будущем перерождении, и нам все до фени. Это не совсем так. Почему вы думаете, что мы воскреснем? Конечно, думать иначе — государственное преступление, но однако же, вся ваша религия вырастает из конъюнктурной убежденности и боязни высказать некие сомнение… Тише, тише, сейчас я исправлюсь. Конечно, я не сомневаюсь в нашем возрождении, но — вот тут-то и надо создавать религию; религию в помощь государству, так сказать, поддержку общественной установке на бессмертие религиозными постулатами, поскольку — чего там греха таить — не все так умопомрачительно лояльны, как вы. Я понимаю, вы скажете, что глупо сейчас создавать государственную религию, но, во-первых, вы будете согласовываться с Истиной, а для всех религий это было всегда главным, и, во-вторых, вы будете оригинальны в том, что пошли проторенной дорогой и не стали оригинальничать, а это уже Достаточно приятно. С другой стороны, если оставить вашу религию именно в этом виде, я не согласен с тем, что муддическая жизнь приятнее жизни рядового участника реальности. Это неправда! Свою прелесть от каждой секунды бытия и осознание гого, что так будет вечно в любых вариантах тел и душ, я не променяю ни на какие предсмертные ощущения запутавшихся сектантов!

Миша ударно закончил и даже стукнул кулаком по подлокотнику своего кресла в такт речи. Все молчали, не зная, что ответить на это. Наконец Семен Верия, запинаясь от прилива чувств, сказал:

— А как же твоя задача, твоя цель? Ведь ты…

— Какая цель? — сказал Оно. — Я есть я.

— А кто ты? — подозрительно спроси Верия.

— Я — никто.

— Это запрещено! Будь муддистом, и ты станешь им. Будь с нами, мы можем все. Нам все разрешено, и мы любим всех.

— Мне всегда все разрешено, — сказал Миша гордо. — Я пока не буду вступать в ваше лоно, но с удовольствием посмотрю вашу службу.

— Хорошо, — мрачно ответил Верия и подошел к черному кругу.

После того как он с подобострастием посмотрел в центр круга в течение примерно пяти минут, он задумчиво сказал:

— Мы сегодня не будем заниматься официальной частью службы. Вы уже примерно представляете… Перейдем к таинствам. Таинство первое: съедание свеклы.

— Ну и что? — спросил Миша Оно.

— Что? — сказал Семен.

— Какова тайна свеклы? Что в ней таинственного?

— О, это великая тайна… — одобрительно улыбаясь, проговорил Семен, — Но нас свекла волнует лишь потому, что она тайной не становится — она ни во что не превращается. Попрошу свеклу!

Немедленно мужчина в шубе, словно покорная медсестра на операции сердца, достал из кармана свеклу и протянул Верия. Тот очистил кусочек, отрезал его и немедленно съел, слегка поморщившись.

— Абу! — сказал он, — Абу! Видите, я говорю некое заклинательное, мистическое слово «абу», а свекла остается свеклой!

— А чем же она должна быть? — спросил вдруг Иван Петрович.

— Да чем угодно! — воскликнул Верия, съедая еще один кусочек. — Такое же таинство нас ожидает с алкоголем. Он не превращается ни в кровь, ни в хлеб, что доказывает бредовость различных религиозно-государственных идей. Сейчас вы сами все увидите. Давайте выпьем!

Все муддисты немедленно подняли наполненные бокалы. Миша и Иван Петрович тоже встали, выжидая дальнейшее.