Альберт Иванов - Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова

— Я не случайно сказал, что «мягко опустились» и «летели», а не падали, — подчеркнул Анатолий. — Так именно и было. Иначе бы мы с ходу разбились!

Ребята были здорово напуганы, но в Артеке ничего про этот случай не сказали. А уже дома кое-кто из хора проболтался, так сказать, напел родителям: с тако-ой высоты, чудом уцеле-ели!..

Анатолий отбоярился: мол, метра полтора лишь было. Дети, известно, всё преувеличивают.

А сам думал и думал над тем, что случилось. Как только обхватил он мальчонку, падение замедлилось, и они словно спланировали вниз. Нет, ветер им никакой не помог. Напротив, в ущелье было безветренное застойное марево, будто в парилке, без малейшего сквознячка. Когда они падали, он неожиданно почувствовал, что в нем как бы включилась какая-то неведомая упругая тяга, преодолевающая падение. И если б не тяжесть мальчика, он бы, наверное, неудержимо поплыл ввысь. Такое было чувство… легкости, невесомости. Причем не какого-то бездуховного воздушного шара, а управляемого по желанию полета. Он ведь и место приземления невольно выбрал «помягче», кругом были одни камни.

Он припоминал все до мельчайших подробностей, и то неведомое чувство точно эхо откликалось в нем… Ему неудержимо хотелось испытать его вновь, как говорится, воочию. Но, уговаривал он сам себя, в их поселке нет гор. Не прыгать же, в самом деле, с балкона собственного дома, даже ночью. Вот потеха будет, если он вдруг, в лучшем случае, сломает ногу! Скажут, а еще учитель — с ума сошел или того хуже: «бимбера» (самогонки, на польском) налакался!.. Так и не решился.

А зимой вдруг появилась идея. В Раубичах есть лыжный трамплин. Лыжник он так себе, с трамплина никогда в жизни не прыгал, но все-таки… Если и случится несчастье, никто потом позорить не будет. Желание испытать себя становилось все навязчивей. Разок бы попробовать, а там хоть трава не расти. Трава травой, а вот соломки бы подстелить под трамплином побольше!..

Ладно, это все впереди. Еще осенью, разбирая всякие бумаги, он обнаружил письма покойных бабушки и дедушки.

Немного истории. Про голод и разруху после революции известно. Жили они тогда в Орше. Кирпичный завод, на котором работал дед, встал. Безработица, нищета… Бабушка устроилась через родственницу на какой-то суконной фабричке в далеком Петрограде. А дед здесь остался, был он замечательным мастером и все надеялся, что завод нет-нет да и вновь откроют. Напрасные ожидания… Бабушка ему весточку прислала: срочно, мол, лети ко мне, я тебе место кочегара схлопочу. А он ей ответное письмо: еще погожу недельки две, продержусь как-нибудь из последнего, и, если с заводом ничего не решится, такого-то числа вылетаю ночью, а под утро уже буду в Питере. Жди, мол.

Чуете, какие письма?.. Что это, совпадение: она ему — «лети», а он ей — «вылетаю»! Образные выражения? Не похоже. И потом такая, прямо скажем, нахальная дедова уверенность: «буду», «жди». Тогда и поезда-то ходили, когда и куда им заблагорассудится. Мечта МПС.

Можно было принять на веру только одно: дедушка мог летать, и бабушка знала об этом. Разумеется, они скрывали такое, но в годину бедствий не до скрытности. Да и кто чего бы понял, даже если бы и заглянул в те письма строгим революционным глазом. И сам бы Анатолий не докумекал, не случись с ним та история в горах и не почувствуй он в себе загадочную подспудную силу.

После тех писем он, наконец, и решился прыгнуть на лыжах с трамплина в Раубичах. Правда, ночью. Тут были свои «за» и «против». Если он совершит прыжок днем и все удастся, вдруг «установит» прилюдно невольный мировой рекорд? Если же прыгнет ночью и потерпит крах, то кто ему потом вызовет «скорую»?.. По-научному, дилемма.

…Я слушал его и думал: «Складно заливает! А закончит рассказ, попроси я его сделать хоть небольшой кружок над акваторией, непременно откажется: раньше мог, а теперь, дескать, не могу. Такому трепачу, чей приятель из своей луженой глотки огнеметом дает прикурить, пара пустяков на ходу выдумать случай, после которого он якобы вмиг разучился летать».

Вы, конечно, можете возразить: а как же та встреча со Степанишной? (См. рассказ «Степанишна».) Там я сам все видел. Видел, а не слышал!

Я уже предчувствовал, что прыжок Анатолия с трамплина пройдет успешно. Правда, то, что он, как оказалось, летел по воздуху метров двести на лыжах вверх ногами, этого я все-таки не ожидал. И лишний раз восхитился: вот брехло летучее! Недаром он мне сразу понравился, с первого взгляда произвел приятное впечатление. Ври, ври дальше, голубчик!.. С трамплина он приземлился нормально — повиснув на дереве. «Скорую» вызывать не пришлось, сам слез.

В общем, трамплин и помог ему стать на ноги, точнее — на «крыло». Начал с долгих прыжков на лыжах, а закончил тем, что мог летать и без них хоть откуда и куда угодно. Но делал это лишь только по ночам, как и покойный дедушка-летун. Точнее — левитант, я запомнил.

С ним еще много всяких случаев было, все не перескажешь. Так, однажды он по незнанию пролетел где-то над запретной зоной и его обстреляли. «Неудачно», — как он выразился.

В другой раз его чуть не сбили и не съели охотники. Парил он ночью над озером — вверху звезды, внизу звезды. Как между двумя небесами. Ошеломительная красота!.. И неожиданно услышал голоса. От воды они сильно отражаются.

— Глянь, какая огромная птица кружит!

— В супце она станет поменьше, — пробасил второй. — Уварится.

И давай палить!.. Из кожаной куртки потом мелкая бекасная дробь дома сыпалась.

Летал Анатолий всегда медленно и невысоко. Ночью все внизу сплошным мраком расстилается, а так что-то и разглядеть можно. Особенно если летаешь по лесным просекам — будто в загадочном, таинственном коридоре.

Главная опасность ночных полетов — высоковольтки и всякие другие оголенные провода. Тут надо смотреть в оба. То и дело видел он трескучие вспышки — это ночные пернатые нарывались.

Анатолий не только в родном, отечественном небе шастал. Бесконтрольно летал — радары низкую цель не берут — в Польшу: к дальним родственникам. У них в Березовке вообще «Лига наций»: белорусы, русские, поляки, литовцы, евреи, украинцы… Сам он наполовину белорус, наполовину поляк, наполовину русский. Так он вгорячах заявил, не заметив, что вышло вместо одного полтора человека. А жена его — полька. Тоже высокая, а уж горда-а-я! Он иногда укоряет ее словами Пушкина: и долго ль буду я пред гордою полячкой унижаться? За точность слов не ручаюсь, привожу по памяти.

Научился и с тяжестями летать. С багажом. Во второй свой полет в Польшу прихватил заказанный цветной телевизор, а назад беспошлинно доставил южнокорейский видеомагнитофон «Голдстар». Себе.

Признаюсь, такого от скромного учителя пения я не ожидал. Хотя польская кровь — она сказывается. В торговых операциях они не видят ничего зазорного — обычное дело. Не то что мы, пеньки-с-ушами. Но в последние годы и мы стали шагать в ногу со временем. Сейчас даже наши бабуси лихо торгуют на югославских и польских барахолках чем попало! Видали по телевизору?