Федотова Юлия - Очень полезная книга

Такова правда — он понимал. И все-таки хотел, должен был услышать ее еще раз, от самого Феенауэрхальта. Должен, и все тут.

— Феенауэрхальт, скажи, — сипло, не своим голосом попросил Влек. — Только честно. А тебе лично уже приходилось охотиться на снурлов?

— Что значит «уже»? — Кьетт вскинул на снурла удивленные глазищи… и все понял, вот что самое ужасное.

— Слушай! — старался сказать твердо, но в голосе предательски зазвенела обида. — Так дальше продолжаться не может! Давай проясним раз и навсегда. Если я говорю, что нолькры охотятся на снурлов, я имею в виду диких нолькров и первобытных снурлов, и речь идет о далеком историческом прошлом. Не знаю, как у вас, а в нашем мире, в наше время охота на разумных существ противоречит всем морально-этическим нормам. Да есть еще и уголовное законодательство, в конце концов! Я не знаю, может, где-нибудь, на дальних западных островах, еще остались хищные племена. Но я ни разу не слышал, чтобы даже в самые страшные дни войны хоть один нолькр напал на снурла! И никаких там «уже» или «еще» в этом вопросе быть не может. Я ясно выразился? Тогда все! — Он отвернулся к стене, зарылся лицом в солому. Хорошее настроение было безнадежно испорчено.

Снурл всхлипнул. Вытер набежавшую слезу. Потом осторожно, будто боясь обжечься, погладил пухлой ладошкой острое, худое плечо нолькра.

— Феенауэрхальт… Ну не надо, пожалуйста, не обижайся! Я дурак, я все время какие-то глупости говорю, прости!.. А я буду стараться, да! Я сейчас огонь выпущу, как ты велел, смотри!

— Отстань! — дернул плечом Кьетт, уже чувствуя, что обида тает, как масло на сковороде. Ну не умел он долго злиться, что поделаешь, если характер такой? — Не стану смотреть! Ты меня это… оскорбил своими грязными инсинуациями… — И добавил в лучших традициях искаженной логики: — И знаешь что! Хватит уже язык ломать этим Феенауэрхальтом! Вот же имечко боги послали — без полкварты не выговоришь! Можешь звать меня просто Энге.

— Как скажешь, — просиял Болимс Влек.

А Иван почувствовал вдруг легкую досаду: ему, Ивану, Кьетт дружеского обращения пока не предлагал. Может, людоедом его надо было обозвать, тогда проникся бы?

Но огонь в тот день Влек так и не «выпустил», хоть и обещал. Перенервничал, сконцентрироваться не смог, как ни старался. Зато это сделал Иван, до последнего не веривший в успех.

— Ну не веришь и не верь дальше, — разозлился Кьетт. — Но захотеть-то ты можешь?

— Как я могу хотеть того, во что не верю? Бред какой то!

— Ничего не бред! — Похоже, в Кьетте Краввере пропадал тонкий психолог. — Скажи, тебе в детстве никогда не хотелось летать, как птичке? Так вот, чтобы взмахнул руками и полетел, полетел…

Наверное, в детстве этого хочется всем.

— И ты верил разве, что такое возможно?..

Нет, не верил. Не мог поверить собственным глазам! Очень маленький, очень робкий, но все же явно различимый в полумраке комнаты огонек трепетал на самом кончике его пальца! Казалось, будто он вытекает из-под ногтя.

От потрясения у Ивана перехватило дух. В голове сделалось пусто и гулко, потому что все старые представления о природе вещей оттуда ушли окончательно, а новые пока не сформировались. И в этой пустоте роились обрывки мыслей. Неужели такое возможно? Неужели он сделал это? Сам, без посторонней помощи, без мертвецов и трав? Горит, надо же, горит и светит! И не обжигает! Интересно, почему не обжигает, ведь огонь?..

Только подумал — и палец пронзила острая боль. Огонек тут же погас, на его месте налился желтый волдырь.

— Это еще что такое?! — Вместо того чтобы восхититься небывалым Ивановым достижением, Кьетт его отчитал. — Холодный надо было огонь хотеть ! Не хватало, чтобы ты сам себя поджарил!

Но Иван его сентенций почти не слушал, он млел от восторга. Он чувствовал себя если не богом всемогущим, то кем-то очень похожим. Вот вернется домой, вот он всем тогда покажет!.. Но тут его буквально сразила жуткая мысль: ПОНТЕЦИАЛЫ!

— А дома я так не смогу, да?

Кьетт фыркнул:

— Разумеется, сможешь. Уж на такую-то малость ваших потенциалов за глаза хватит!

— Мысли он, что ли, читал?

«Теперь не нужно будет никогда зажигалок покупать и спички!» — возликовал новоявленный чародей, хотя радость была глупой. Он и раньше их нечасто покупал, потому что почти не курил. Ну баловался иногда с ребятами в ранней юности, а привычки так и не приобрел. Но разве могла такая малость умерить его восторг? Ведь теперь он стал самым сильным магом своего мира! Нет, не так! Единственным настоящим магом своего мира! И пусть в других мирах его достижение можно разве что с детским лепетом сравнить — какое ему дело до чужих миров?

Больше они в тот вечер магией не занимались — утомительным оказалось это дело, сон сморил начинающих магов. Иван продрых до самого утра как младенец, даже на другой бок за всю ночь ни разу не перевернулся — так затекло тело, что еле согнулся потом, и дежурное причитание бабы Лизы: «Старость не радость» — сразу пришло на ум.

Оказалось, что пробудился он раньше всех. Квадратик розового неба проглядыват сквозь окошко-отдушину. Рядом, уткнувшись в солому лицом, спал Кьетт. Почему-то Ивану показалось, что нолькру холодно, и он накрыл его своим плащом. «Мм…» — тихо сказал тот и перевернулся на спину, проснуться не проснулся, но вид у него стал довольный.

Тогда Иван поискал глазами снурла — вдруг тоже мерзнет? — но нашел не сразу. Каким-то образом тот откатился к дальней стене, да еще и под стол завалился. И спал нехорошо, навзничь, запрокинув голову, подергиваясь всем телом и дрожа веками. И ногами мелко перебирал, будто хотел бежать куда-то. Кошмар ему, похоже, снился. Из сострадания Иван осторожно тряхнул его за плечо, совсем легко, чтобы не разбудить, только дурной сон перебить. Но Влек вдруг взвизгнул и мгновенно подскочил как ужаленный. Долго оглядывался, моргал осоловелыми, невидящими и непонимающими глазами. А потом объявил без всякой преамбулы типа «доброго утра»:

— Представляете, мне сейчас стих приснился! Целый стих! Ужас!

— Чего ты визжишь, — укорил его поневоле пробудившийся Кьетт, — разве можно так пугать? Ну стих и стих, приснился и приснился! Мало ли кому что…

— Нет, вы непременно должны его услышать, пока я помню! — перебил Влек взволнованно. — Это странный стих! Очень плохой стих, не к добру!

— Ну давай читай, — вздохнул Кьетт обреченно, поэзию он не жаловал, тем более по утрам.

И снурл прочел, подвывая от охватившего его мистического ужаса. И как ни странно, но на этот раз смысл поэтических строк оказался для слушателей предельно ясен: