Ольга Болдырева - Скелеты в шкафу

– Тише, мой друг, здесь прекрасная слышимость, – упрекнул я Ливия, не спеша заходить в зал. – С точки зрения эольцев, еретики – мы, потому что поклоняемся рыжей лгунье.

– Клевета! Великая мать создала наш мир, сделав его прекрасной жемчужиной в своем ожерелье. Она вдохнула в нас жизнь, научила добру…

– Угу, а эольцы уверены, что мир создала Хель, но после творения так устала, что прилегла отдохнуть, а подлая Алив, использовав момент, первой спустилась к юным созданиям и солгала о том, что является их матерью. Хель же, назвав Убийцей, она обвинила во всех грехах. Ты можешь доказать обратное? Вот-вот…

– Но ведь ты сам общался с Великой матерью! – воскликнул Ливий, до глубины души возмущенный моей речью.

«Конечно-конечно, именно с ней», – я мысленно усмехнулся.

И вообще, «история» создания нашего мира, которая должна была быть известна каждому ребенку, выглядела абсолютной чепухой. А как однажды сказала Хель, не только выглядела, но ею и являлась. Но не говорить же разумным существам, что их мир – очередное игровое поле? А с фантазией туго у всех творцов… Я вот как-то Василия послушал, как у них мир «образовался», и лишь еще раз убедился в правильности своего вывода.

– Можно подумать, Алив со мной секретами делилась. Скорее уж Хель решит разоткровенничаться.

И ведь не подкопаешься! – чистую правду сказал.

Глубоко вдохнув, будто перед погружением в холодную воду, я толкнул тяжелую дверь, входя в зал. Ливий остался в коридоре – ему, как главе ордена Алив, вход к убийцепоклонникам был заказан, так же как к нам жрецу Хель. На лице ректора, повернувшегося на протяжный скрип дверей (я поставил в памяти галочку сделать выговор тем, кто петли не смазал), попеременно отразились радость и желание меня придушить за наглое опоздание.

Следом за темным эльфом повернулся высокий (хотя смотря с кем сравнить), широкоплечий мужчина, чей лоб венчал искусно сделанный драгоценный обруч с большим кровавым рубином в центре – тонкие золотые нити, переплетаясь подобно стеблям растения, удерживали его будто нераскрытый бутон. Холеное, немного вытянутое лицо эольца с несимметричными скулами украшала опрятная бородка, блеклые, почти прозрачные глаза смотрели пристально и оценивающе, а в черных волосах виднелась первая седина. С легким изумлением император оглядел мой растрепанный внешний вид и скривил тонкие губы.

– Оррен Рит? Признаться, я не удивлен.

– А чему удивляться? Можно подумать, первый раз встречаемся, Чар… – пожал плечами я, приближаясь к единственному свободному креслу в совещательном круге.

Советники императора смотрели на меня так, будто готовились наброситься со всех сторон и загрызть, – столько ненависти было в этих взглядах. Впрочем, на Эриама они смотрели ничуть не менее «дружелюбно». А может, даже и более – все-таки эльфы в Эоле считались отвратительными порождениями больного сознания Пресветлой. А тут не просто эльф, а еще и темный в придачу…

– Не первый, – согласился император. – Однако сложно было представить кого-то другого на месте нового императора. Вы, Риты, всегда успевали самые удобные места занимать.

– Совсем даже не нового, – поправил, – я исполняю обязанности временного правителя до возвращения его императорского величества – Кристиана Лита.

– И он вернется? – Чар притворно изумился.

– Со дня на день, – обрадовал я эольцев.

На лицах двух советников – одного немолодого лорда с выбеленными сединой волосами и морщинистым, невыразительным лицом и совсем юного офицера, впрочем, судя по нашивкам, уже получившего генеральское звание, – появились одинаковое недоверие и некоторый испуг. А вот император кивнул, соглашаясь с моей торжествующей улыбкой.

Итак, вступление было завершено.

Они нас «прощупали»: оценили настроение, форму общения и уровень приема, сделали какие-то свои – убийцепоклоннические – выводы и теперь могли приступать к первому акту того фарса, который у нас принято было называть переговорами.

– Было явление Хель, – медленно произнес император и замолчал, чтобы дать нам с Эриамом время на переосмысление этой информации.

Мы с ректором изобразили великую мыслительную работу и большую задумчивость. Хель сразу сказала, что Алив прикинулась ее иллюзией. А я всем остальным передал, что Пресветлая мать предупредила о явлении Убийцы.

Запутанно?

Безусловно! Зато все были предупреждены, что без постороннего вмешательства тут явно не обошлось. И вкрадчивый тон Чара нужной реакции не получил.

– А к нам Алив уже второй раз за год приходила… – очень внимательно рассматривая подлокотник кресла, сообщил я, словно говорил о ценах на капусту и репу, а не о появлении творца. Конечно, между появлениями гостьи прошло чуть больше времени, но я решил, что такое построение фразы будет не столь большой ложью. – Точнее, ко мне. Предупредила, что Хель стало скучно и она решила поиграть в войну.

– От любимца рыжей лгуньи не стоило ждать ничего иного, – раздраженно пробормотал офицер, забывая спросить императорского разрешения на слово. Впрочем, сравнив этих двоих, я нашел определенное сходство в чертах лица, осанке и внимательном прищуре. Кажется, молодого наследника не проинформировали о том, что никто воевать не собирается.

Только немного похулиганить.

Поэтому замечание молодого человека я проигнорировал.

– Значит, это не намерения получения земли, выходов на ту сторону или новых договоров о ненападении?

– Нет, – покачал головой Чар. – Боюсь, Хель нужно, чтобы Лирия исчезла с карт нашего мира.

– Печально это слышать. Тогда к чему переговоры?

– Соблюдаю правила приличия, – тонко улыбнулся Чар и перевел взгляд, рассматривая убранство зала.

Несколько портретов венценосных предков Криса его не заинтересовали, а вот витражные окна удостоились одобрительного кивка; император сильнее прищурился, выдав, что мучается проблемами со зрением, но рассмотрел тонкую ручную работу с нескрываемым удовольствием: части разноцветной мозаики разворачивались цельной картиной, будто не собранной по кусочкам из стекла, а нарисованной гениальным художником. И солнечный свет, преломляясь, оживлял воображение мастера. Для совещательного зала выбрали нейтральное изображение. Это был сад: умиротворяющая зелень деревьев – сквозь нее просвечивало лазурное небо, тропа, тонущая в густых переплетениях ветвей, яркие плоды, которые, казалось, упадут в ладонь, стоит только протянуть руку, вкрапления цветов на траве и внимательно наблюдающие с той стороны картины дивные птицы, с длинными пестрыми хвостами и широкими крыльями. Их глаза-бусинки впивались в людей, сидящих в зале, будто бы заранее зная все, что здесь скажут и решат. А еще меня не оставляло ощущение, словно там, в глубине тропы, почти на самой грани, можно заметить чей-то расплывчатый силуэт.