Юлия Жукова - О богах, шакалах и детях

Ажгдийдимидин жестом показывает мне перекатиться к нему поближе и вручает мне распечатанный листок. Видимо, подготовил речь заранее.

" По нашим традициям, — гласит листок, и я уже начинаю нервничать, — Хотон-хон положено иметь круг приближённых подруг из числа уважаемых горожанок. Пока ты была тяжёлая князем, Совет решил тебя не беспокоить. Однако теперь настало время задуматься, кого ты хочешь видеть вокруг себя. Выбирай женщин надёжных, опытных в обращении с детьми и в отведении сглаза ".

— Э-э-э… — растерянно говорю я. — Да у меня тут всего-то подруг две с половиной, из них одна с Земли. Зачем мне какие-то женщины, когда у меня вон Тирбиш нянькой?

Духовник, не теряясь, протягивает мне ещё одну распечатку.

" Приближённые подруги нужны, чтобы поддерживать тебя в грусти, развлекать в скуке, наставлять в сомнении и покрывать в грехе. Женщине не всегда может помочь духовный наставник, поскольку путь мыслей мужчины и женщины различны. Не забывай так же и о том, что столичные женщины об этой традиции знают и помнят и надеятся войти в твой круг приближённых ".

— То есть, проще говоря, вы опять хотите вставить меня в клуб, только теперь круглосуточно и на дому? — обречённо спрашиваю я.

"Тебе не обязательно с ними шить", — пишет Ажгдийдимидин на обороте листка. — "И можешь сама их выбрать".

— Азама-а-а-ат, — хнычу я. — Мне опять велят общаться с местными тётками…

— Ну почему только с местными? — пожимает плечами Азамат. — Никто не будет против, если ты пригласишь в круг своих землячек. Все поймут, я думаю. А ещё у тебя есть Задира и Орешница. Вот и круг.

— Так это чисто формально или мы как-то собираться должны?

— Формально, — успокаивает меня Унгуц. — Но видеться ты должна хотя бы раз в месяц с каждой из женщин.

Ну ладно, раз в месяц, может, и выкроится время. Не всё так плохо, как я сначала подумала. Это не районный клуб, это мои нормальные знакомые, и не очень часто. Подзываю девиц и объясняю на двух языках, что мне (а точнее, Старейшинам) от них занадобилось.

Янка пожимает плечами: надо так надо.

Орива вытаращивает свои и без того немаленькие глаза:

— Вы правда хотите взять меня в круг? А мне разве можно? Я ведь не ахмадхотская…

— Живёшь-то здесь, — отмахивается Унгуц. — А где родилась, кому какое дело.

Я киваю на Унгуца, мол, вот, слушай, что умные люди говорят.

— Но вы серьёзно хотите меня взять? — снова уточняет Орива. — Я же не знатная никакая, даже не замужняя, не говоря уж что детей нет. Да и мы с вами не очень-то близки…

— Ну, дорогая, у меня не так уж много близких людей, — пожимаю плечами. — Не волнуйся, тебе не придётся, э-э, как это там было? Настявлять меня в сомнении, во. Но если не хочешь, так и скажи, я не обижусь. Сама бы обошлась, да вот, заставляют…

— Да вы что, для меня это честь! — замеряет меня Орива. — Сёстрам напишу — вот обзавидуются! Ничо так, приехала подзаработать, бац — и в кругу приближённых подруг Хотон-хон!

Я только головой качаю. Подумаешь, какая существенная разница! Ходить ко мне наряды шить — это нормально, а попасть в круг приближённых — уже честь. Никогда не угадаешь с этими муданжцами.

— Две — это мало, — напоминает о своём существовании Алтонгирел. — На первое время сойдёт, но начинай присматриваться к горожанкам. Нужно хотя бы четыре-пять.

— А как я, интересно, могу выбрать надёжных подруг из совершенно незнакомых женщин? — задаю я риторический вопрос. То есть, я-то хотела задать очень даже конкретный практический вопрос, но духовники явно истолковали его как риторический. Проигнорировали, то есть.

После условного празднования в "Лесном демоне" мы всё-таки едем в новый Азаматов дворец, который у меня теперь язык не поворачивается обозначить как "домой". Азамат хочет поработать до вечера, раз уж он в столице, а потом можно будет снова смыться, заодно послать пилота за матушкой, пускай приедет посмотреть на мой дом и своего внука.

Стоит мне с комфортом расположиться на кровати, как в дверь моей местной спальни безапелляционно стучат.

— Открыто, — говорю.

Стук повторяется. Ладно, придётся соскрестись с дивана и дочавкать до двери.

За дверью стоит мастер искусств, и у меня тут же заболевает голова.

Дело в том, что муданжцы супротив среднего землянина чудовищно суеверны. Я понимаю, конечно, что в отличие от нас у них это предписано государственной религией, но всё равно можно было бы и поубавить. Вот, например, есть этот ужасный запрет на фотографии маленьких детей. То есть, как я выяснила, фотографировать в принципе можно, если уж очень приспичит. Но фотографии следует хорошенько спрятать, чтобы никто их не увидел, пока ребёнок не подрастёт. Лучше даже самой не смотреть. А то, дескать, чужие люди проклянут или боги позавидуют или ещё сто двадцать восемь несчастий.

Примерно то же самое теперь и с нами. Мы с Азаматом можем снимать друг друга сколько влезет, но эти снимки положено беречь абсолютно ото всех глаз, в том числе нашего духовника, Старейшин, родителей… и лучше ещё друг от друга. Я, правда, не очень-то следую этому правилу: мама регулярно стребывает с меня свежие фотографии, чтобы поставить в электронную рамочку на каминной полке в своём новом доме. Да и Сашка повесил у себя над компом на работе суровый лик Азамата, а на вопросы коллег, зачем это, таинственно улыбается. К счастью, правило насчёт фотографий — это именно суеверие, а не закон, и нарушение его никак не карается.

Однако подданным из дальних регионов, которые не имеют возможности приехать в столицу просто чтобы поглазеть на нас, нужно каким-то образом нас показать. Кое-кто, конечно, успел обзавестись нашими изображениями до избрания, но эти люди, будучи столь же суеверными, как и прочие, держат свои снимки в строжайшем секрете. Очевидное решение проблемы — рукописные портреты. На них суеверие не распространяется, потому что, дескать, нарисовать в точности всё равно нельзя, а значит, воспользоваться таким изображением для сглаза не получится. Тем более, что в таком портрете применяются всякие специальные приёмы приукрашивания, которые гарантируют безопасность.

Мой портрет столичный мастер искусств написал месяц назад, с максимальным животом. Оказывается, жену Императора положено рисовать беременной, поскольку это вселяет надежды на спокойный век без существенных перемен, да и вообще по муданжским представлениям беременная женщина — самая красивая. Портрет мне, правда, не очень понравился. На себя я там совсем не похожа, поскольку моё лицо подогнали под муданжский канон красоты, только что глаза и волосы перекрашивать не стали. Логика в этом некоторая есть: представление среднего муданжца о красивой женщине к моим чертам лица не имеет никакого отношения, это просто стереотип, что все земляне красивые. О том, как вообще выглядят европеоиды, имеет представление небольшая часть образованных жителей крупных городов. А какой-нибудь деревенский голова, поглядев на портрет первой леди, может и не проникнуться и не оценить экзотической красоты. Мне-то что, а человек расстроится. Вот мастер искусств и постарался меня так нарисовать, чтобы всем было доступно.