Юлия Жукова - О богах, шакалах и детях

Я присаживаюсь напротив гостей.

— Я Элизабет, — сообщаю парнишке. Мне последнее время доставляет массу удовольствия смотреть, как муданжцы теряются, когда я им представляюсь. По их убеждениям моё имя должно храниться в строгом секрете, чтобы не приведи боги никто не напакостил, а уж если так необходимо кому-то моё имя сообщить, то делать это должен кто угодно, кроме меня, потому что в устах другого человека имя несёт меньше силы… ну или какой-то подобный бред. Я-то вполне уверена, что если кто-нибудь захочет мне подгадить, его успех или неудача будут связаны не с тем, как я своё имя скрываю, а с тем, как хорошо меня охраняют телохранители и духовник. Зато в ответ на моё доверчивое представление рядовые муданжцы чувствуют острую необходимость выложить о себе всю подноготную, а потом ещё хвастаются перед друзьями, что я им благоволю.

— Я Бэр, — после секундной ошарашенной паузы выпаливает юноша. — Подмастерье, учусь у мастера Овыаса. Я хороший ученик, родился под Долхотом, отец рыбак… Я зашёл за мастером, потому что он задержался в канцелярии, а надо уже семинар у первогодок начинать, а… простите, я не знал, что вы тут… э-э…

— Ничего-ничего, — я продолжаю милостиво улыбаться. Мастер сидит мрачнее тучи. Ему, видимо, довольно стыдно за простака-ученика, да ещё и теперь я точно знаю, что ему пора идти. Ох, чувствую, парню влетит… Ладно, сейчас как-нибудь поправим ситуацию. — Как вовремя вы зашли, а то, я боюсь, я бы тут надолго задержала мастера разговором. Что ж, в таком случае мы с вами, мастер, увидимся в другой раз…

— Н-да, прошу прощения, — он встаёт и угрюмо кланяется. Паренёк Бэр тоже порывается встать, но я останавливаю его жестом. — Вы не возражаете, если я задержу вашего ученика ненадолго? Он ведь в курсе проблемы с портретом, правда?

— Безусловно, — слегка огорошенно отвечает мастер, потом зыркает на ученика и наконец очищает помещение от своей персоны. Ну слава богу! Не знаю уж, что он подумал… хотя на самом деле знаю, только размышлять об этом не хочу. Они все думают одно и то же, что у такого человека, как Азамат, не может быть верной жены. Судя по всему, мальчишка не сильно отличается от своего учителя в этом отношении: сидит красный, как Азаматов свитер, теребит в пальцах край рукава.

— Говоришь, ты хороший ученик? — спрашиваю гораздо менее светским тоном. Если его удивить, есть шанс, что он перестанет ждать, что я его сейчас изнасилую.

— Да-а, — охотно отвечает он. — Мастер даже позволяет мне заканчивать его картины.

Я уже успела разобраться в здешних художественных правилах достаточно, чтобы знать, что это очень высокая оценка умений ученика. Значит, есть шанс, что он справится с моей задумкой. Теперь надо его немного заинтриговать…

— А хранить секреты ты умеешь? Только честно!

— Вы хотите доверить мне секрет? — спрашивает он шёпотом, таращась на меня во все глаза. — Да я его под пыткой не выдам!

— Отлично, — усмехаюсь. — Тогда слушай. Я хочу поручить тебе одну очень ответственную работу. Если ты хорошо справишься, то получишь вознаграждение как самостоятельный художник.

— А если я не справлюсь? — в ужасе уточняет мальчишка. Ему лет шестнадцать, наверное.

— Ну, тогда придётся мне искать кого-то другого, — пожимаю плечами. — Зато если справишься, то сразу станешь мастером, и тебе будут заказывать картины всякие богатые люди.

У парня глаза начинают сиять, как лазеры.

— И я смогу больше не работать у мастера Овыаса?

— Естественно, — я заговорщицки улыбаюсь. — Ну что, берёшься?

— Да! А что надо делать?

— Надо нарисовать портрет Императора, — развожу руками.

Парнишка моментально сникает.

— Но ведь никто не знает, как это сделать!

— Я знаю, — говорю. — И я тебя научу.

— Вы умеете рисовать? — изумляется он.

— Нет, но у меня есть идея, — я подмигиваю, чем окончательно отшибаю впечатлительному мальчику дар речи.

Пока он ищет слова в своём образно-одарённом сознании, я беру бук и открываю в нём две папки с картинками. Одна — это отобранные специально для этой цели фотографии Азамата. Попытки объяснить мою идею мастеру Овыасу оканчивались ровно на этом месте: он категорически отказывался рисовать Императора с фотографии. Вторая папка — это просто картинки, накачанные из Сети, в основном, иллюстрации к книгам.

— Вот смотри, — говорю, — что можно сделать.

Мальчик уходит от меня просветлённый, с предвкушением в глазах, пообещав, что работа будет готова через три дня. Я же, натрудившись за день, прозаично заваливаюсь спать до вечера.

Вечером Азамат заходит за мной вместе с Тирбишем. Тот чем-то ужасно доволен.

— Ну что, — Азамат подхватывает мелкого уже привычным движением, — полетели домой?

— Давай, — говорю, поднимаясь с дивана.

— Тирбиша берём с собой, он готов приступить к обязанностям няньки, — усмехается Азамат, а Тирбиш расправляет плечи. Мы уже давно с ним об этом предварительно договорились, и Азамат, как всегда, хочет подоткнуть мне прислугу со всех сторон.

— Я как узнал, что Алэк родился, сразу собираться начал, — улыбается Тирбиш. — Капитан надолго не задержится, а вам ведь помощь нужна.

— Ну раз ты хочешь уже приступить, то пожалуйста, — пожимаю плечами. — Только вот с твоей помощью я совсем обленюсь. Ты ведь, небось, и готовить будешь, и прибираться, знаю я тебя.

— Можем составить расписание, — усмехается он.

Таких чёрных ночей я в своей жизни ещё не видела. Огоньки Ахмадхота быстро скрываются за горами, а луны на небе ни одной, да ещё и летим на восток: в столице сумерки, а на Доле-то уже ночь глухая. Глядя из окна кабины в густую черноту, я даже не могу с уверенностью сказать, что мы летим, а не стоим на месте. Азамат, конечно, включает во всё лобовое стекло экран с инфракрасным изображением, да и маршрут этот мы оба знаем, как свои пять пальцев, но всё равно страшновато. Только на подлёте к дому за окном появляется что-то светящееся — это габаритные огни нашей крыши.

В приморских горах летней ночью кипит такая бурная жизнь, что приходится закрывать окна в детской, чтобы ребёнок не просыпался от каждого птичьего вопля, волчьего воя и прочих приятных звуков. Я и сама побаиваюсь, хотя Азамат говорит, что дикие звери в дом никак войти не смогут, да и не станут пытаться, потому что мы не держим скота, а летом в лесу все сытые. Однако мои котята шляются туда-сюда через форточки и подвал, как хотят. Они, конечно, маленькие, но кто знает, насколько опасны могут быть местные дикие звери того же размера.

Когда мы собираемся в кухне за ужином, котята берут нас на абордаж громовым мурчанием и требуют молока и масла, к которым я их довольно быстро приучила. Получив лакомство, они переключают внимание на лампы, вокруг которых вьются грозного вида муданжские ночные бабочки. Назвать эти авианосцы "мотыльками" у меня язык не поворачивается. Азамат встаёт на стул и, отцепив крючочки, спускает с потолка несколько верёвок. Котята немедленно взбираются по верёвкам и принимаются с хрустом уплетать шумных насекомых. Идея с верёвками пришла Азамату в голову, когда ему надоело каждый вечер отбиваться от хищно настроенных кошек, которые пытались использовать его в качестве подъёмника. Они, конечно, по-прежнему маленькие по сравнению с земными кошками, но всё-таки не такие крошечные, как когда мы их только взяли, килограмм-то в каждом есть, если не полтора, и когти острые. Кстати, они все трое оказались котами. Назвала я их Электрон, Мюон и Тау, потому что маленькие, а для Азамата эти слова очень смешно звучат. У них, на Муданге, все термины из физики и химии названы по-муданжски.