Вадим Проскурин - Братья-оборотни

Однако сэр Роберт упорно не желал внимать доводам разума. Сколько ни твердили ему про кикимор, вурдалаков и ведьмины огни, никак не мог он уразуметь, что чертово болото смертельно опасно, что нельзя туда лезть, душа-то не казенная! Ярл выслушивал взволнованные речи, на его губах блуждала рассеянная улыбка, но он держал себя так, будто ничуть не боится ни кикимор, ни вурдалаков, ни прочей нежити. И когда барон Тандерболт прямо спросил своего сеньора, почему тот ничуть не опасается ведьминых огней, ярл ответил:

— А чего их опасаться? Это такие козявки насекомые, нет в них ничего опасного. Они просто светятся, когда темно.

Тогда барон Хеллкэт набрался мужества и заявил, что ежели благородный сеньор желает вести своих вассалов в проклятые места, так пусть сначала доходчиво разъяснит, что конкретно известно благородному сеньору о сих проклятых местах, раз он ничуть не опасается местной нежити.

— Ах! — воскликнул сэр Роберт. — Да какая там нежить…

И умолк на полуслове, а из выражения лица благородного ярла можно было сделать вывод, что сэр Роберт абсолютно уверен, что болото безопасно (по крайней мере, для него самого), но делиться источником своей уверенности с вассалами он полагает нецелесообразным. В принципе, сеньор в своем праве, но если принять во внимание клеветнические слухи, что сэр Роберт продал душу дьяволу…

Сэр Реджинальд Хеллкэт принял решение.

— Пойду, личинку отложу, — сказал он и направился к расположенной по соседству привлекательной низинке, густо заросшей волчьими ягодами и лопухами.

Однако достигнув лопухов, он не уселся гадить, но пошел дальше, прямо к шатру святого Бенедикта.

Пожалуй, пришло время ненадолго отступить от основной линии повествования и рассказать о святом Бенедикте. Говоря формально, его нельзя называть святым, потому что канонизации подвергаются только лишь те праведники, которые на момент инициации данной процедуры находятся у престола небесного отца, чему имеются оформленные должным образом подтверждения и свидетельства. Другими словами, вначале вопрос о святости того или иного человека решает сам небесный отец, и лишь когда этот вопрос решен в небесной канцелярии положительно, означенный человек получает техническую возможность являться смертным в снах и молитвах, помогать в чаяниях, творить малые чудеса и все остальное по списку. Говоря еще проще, пока ты не помер, святым тебе не быть. А поскольку земное бытие отца Бенедикта пока еще не подошло к своему концу, святым он, строго говоря, не является.

Однако любому здравомыслящему человеку совершенно очевидно, что в отношении отца Бенедикта из Котентина вопрос о признании святости — пустая формальность. Ибо сотворил отец Бенедикт целый ряд чудес, которые по любым критериям под силу только святому. Во-первых, сразился с дьяволом, выползшем из проклятого Гримпенского болота, победил и обратил в позорное бегство. Второе чудо отца Бенедикта (строго говоря, целый ряд однотипных чудес) заключалось в способности исцелять больных и немощных. Этот дар отец Бенедикт получил от господа как награду за победу над дьяволом, и имел этот дар силу ровно один год, после чего пропал. За тот год отец Бенедикт чудесно исцелил до пятисот больных, в число которых входили страдающие столбняком, антоновым огнем, холерой и вроде даже бешенством. Третье свое чудо отец Бенедикт явил прямо в тронном зале короля Альфреда. Вышло так, что в тот день, когда отец-чудотворец был впервые удостоен августейшей аудиенции, его величество пребывал в запое и балансировал на грани вменяемости. Незадолго до начала аудиенции королю пришло в голову подвергнуть проницательность знаменитого чудотворца суровому испытанию. Альфред приказал своему шуту надеть корону и сесть на трон, а сам нацепил шутовской колпак и уселся на шутовской коврик. После этого отца Бенедикта ввели в зал, и не поклонился великий чудотворец шуту, но присел на корточки рядом с истинным королем и посоветовал ежеутренне употреблять стакан огуречного рассола до исчезновения неприятных симптомов. Его величество был так поражен прозорливостью святого отца, что аж всплакнул. А когда спросил его величество отца Бенедикта, в чем секрет его всезнания, тот смутился и тихо пробурчал себе под нос что-то вроде «господь вразумил». И тогда все поняли, что стали свидетелями чуду.

Года четыре тому назад, когда сэр Роберт был еще простым бароном, подающим надежды, но захудалым, довелось ему случайно повстречать отца Бенедикта в одной придорожной гостинице. Они душевно побеседовали, и под конец беседы Роберт набрался храбрости и попросил отца Бенедикта рассказать на примере того откровения, как конкретно господь снисходит на простого смертного, и что конкретно смертный при этом чувствует. Отец Бенедикт ответил не сразу, сначала он долго и пристально разглядывал молодого дворянина, затем ласково улыбнулся и сказал:

— Видишь ли, Роберт, его величество был тогда сильно пьян и потому соизволил излагать свой тайный замысел недостаточно тихо. Проще говоря, орал на весь замок, словно бешеный лось. Тому чуду было трудно не случиться.

Больше никому отец Бенедикт не рассказывал правду о том случае. А о самом первом своем чуде, том самом, с которого началась его великая слава, он не рассказывал вообще ни единой живой душе. Ибо то чудо было не из тех, о которых можно рассказывать, не утаивая ни единой подробности.

Дело было так. Бенедикт, бывший в то время еще не отцом, а обычным рядовым братом, возвращался в родной монастырь из паломничества к святыням Новокаледонского аббатства. Шел он пешком и налегке, но не испытывал ни голода, ни иных неудобств от дальней дороги — места вокруг были обжитые, год урожайный, в таких местах даже последний жид не оставит монаха без подаяния. А особенный комфорт путешествию Бенедикта придавало то, что отправляясь в паломничество, он заранее договорился с отцом Никодимом о грядущей исповеди, и теперь почти каждый вечер невозбранно пил вино и тискал девок по сеновалам. Девке-то что, он ее сам выдерет, и сам потом грех отпустит и еще благословит бесплатно, а вот божьему человеку о спасении души следует позаботиться заблаговременно.

Короче говоря, брел брат Бенедикт по дороге, постукивал при каждом шаге увесистым посохом, более пригодным для понта, нежели для дела, и разглядывал видневшееся на горизонте селение, тщась определить, зажиточно ли оно в должной мере и пригожи ли девки, ворошащие сено перед крайним домом. И тут он увидел дьявола.

Он не сразу понял, что этот парень — дьявол, но сразу почуял в нем нечто нездешнее, неестественное, не от мира сего. Но на нечистого поначалу не подумал, напротив, померещилось нечто неуловимо-ангельское. Дьяволы ловко маскируются.