Вадим Проскурин - Братья-оборотни

— Здравствуйте, — почтительно произнес парень. И неожиданно спросил: — Вы монах?

Бенедикт остановился и внимательно оглядел свою рясу — все было в порядке. Две-три прорехи и пять-семь жирных пятен не в счет, этого недостаточно, чтобы ряса перестала быть рясой и превратилась в нечто иное. Значит, юноша не заблуждается, но глумится. Тем более, что сам вырядился весьма чудно.

— Хули глумишься? — сурово вопросил Бенедикт.

Лицо незнакомца стало растерянным, он воздел очи горе и стал похож на ангела, изображенного в соборе святого Христофора в правой части центрального иконостаса. Затем незнакомец сказал:

— Простите, пожалуйста, я не хотел вас обидеть. Просто я впервые вижу живого монаха.

Под ложечкой екнуло. Живого монаха! Вот еретические бляди, досюда тоже добрались!

Бенедикт отступил на шаг и перехватил посох двумя руками, чтобы удобнее крутить. Херовый посох получился, несбалансированный. Но чего уж теперь… Прими, господи, душу раба твоего, если что… А исповедоваться-то так и не успел, пиздец теперь перед господом предстать…

— Ну давай, свисти, сучара, — злобно выдохнул Бенедикт. — Призывай еретиков-разбойников, призывай! Все равно не дамся живьем блядям языческим!

Удивительно, но собеседник Бенедикта не стал звать никаких сообщников, а состроил рожу, будто сейчас расплачется, и стал бормотать что-то невразумительное про какую-то агрессию. И в этот момент Бенедикт наконец-то все понял.

— Да ты же, сука, дьявол искушающий! — возопил он, обуянный праведным гневом. — Получи, чертила, по сосальнику!

Размахнулся от души и вломил по сосальнику несбалансированным посохом. А вернее, попытался вломить, посох-то несбалансированный, уклонился чертила только так. И не просто уклонился, но выхватил из-за пазухи неведомую херню, и померещилось Бенедикту, что это дьявольское оружие, и не оплошал Бенедикт, въебал по запястью со всей дури, и улетела неведомая херня в траву, и обратился чертила в бегство, и не стал Бенедикт его преследовать, ибо неблагоразумно. А херню подобрал, а потом случайно узнал, что все-таки оружие, притом нехилое оружие, однозначно дьявольское. И компактное, что немаловажно, в посох вместо скрытого клинка влезает только так. Если бы Бенедикт заранее знал, на что попер с несбалансированным дрыном, хрен бы он тогда на это дело попер, ломанулся бы прочь, чтобы пятки засверкали. Но ученые мужи не зря говорят, что история не терпит сослагательного наклонения.

Однако вернемся к сэру Реджинальду Хеллкэту, который сейчас покашливает и скребется у полога шатра, в котором, как ему сказали, изволит отдыхать святой отец. Это был первый шатер во всем лагере, все остальные терпеливо ждут командирского решения, а святой отец уже устроился отдыхать, будто уже знает, каким будет это решение. Впрочем, чего тут удивительного, он же провидец!

— Святой отец! — негромко позвал барон снаружи. — Вы еще не спите?

— Хули надо? — вежливо отозвался святой отец.

А мог бы по матушке покрыть или, хуже того, проклясть.

— Дык насчет болота это самое, — косноязычно выразился сэр Реджинальд. — Его высочество говорит, типа, штурмовать…

— Пусть блядям панталоны штурмует! — отрезал отец Бенедикт. — Не пойдет войско в болото, ибо все проклято в сих краях. На тропе заслон поставить, и все, и не ебать больше мозги друг другу. Там, внутри, Кларксоны долго не усидят. Знаешь, почему?

— Нечистая сила? — предположил барон.

— Комары, — возразил отец Бенедикт. — Как солнышко взойдет, самый ад попрет. Сами выскочат, как миленькие.

Сэр Реджинальд понял, что предложенное решение должно удовлетворить всех.

— Благодарю, святой отец! — воскликнул он. — Позвольте откланяться, я немедленно передам ваше пророчество его высочеству!

— Пошел прочь, благословляю, — донеслось из палатки. — Пророчество, высочество, хуёчество… поэт, блядь…

Последних слов сэр Реджинальд не расслышал, потому что бежал со всех ног к поляне совета. Прибежал, выскочил на центр поляны и оттарабанил, как по писаному:

— На тропе заслон поставить, Кларксоны долго не усидят, как солнышко взойдет, ад попрет, сами выскочат. Комары.

— Точно, комары! — воскликнул сэр Роберт. — Срань господня! Про комаров-то я и не подумал! Господи, благослови комаров! Благородные вассалы и почтенные мастера, вы были правы, я снимаю все возражения, никакого штурма, только заслон и оборона. Реджи, как вовремя ты вспомнил про комаров! А ты, Мартин, не хотел его в плен брать!

— А на вид дурак дураком, — пробурчал сэр Мартин Лерой.

Сэр Реджинальд немного поколебался, затем решил сказать правду, все равно она скоро выплывет, как ни скрывай.

— Это не я вспомнил, — признался он. — То есть, вспомнил я, но не про то. Не про того вспомнил. Я про отца Бенедикта вспомнил. Как почуял, что беседа в тупик заходит, схожу, думаю, к отцу Бенедикту, может, напророчит чего. Вот и напророчил. Он-то, отец Бенедикт, уже шатер поставил самовольно, я к нему, типа, а чего это вы шатер поставили самовольно, а он, типа, а хули не поставить, когда я уже знаю, чем совет кончится. И рассказал это самое, что я вам только что передал. Такие дела.

Сэр Персиваль Тандерболт многозначительно крякнул и сказал:

— Кое в чем ты, Реджи, ошибся. Не ты почуял, что беседа в тупик заходит, а отец Бенедикт почуял, оттуда почуял, из своего шатра. И увлек тебя к себе святым словом, дабы ты его слово всем передал, и все такое прочее. Понос, вон, на тебя наслал.

— Да я не срать ходил на самом деле, — признался сэр Реджинальд. — Я просто так сказал… сам не понимаю, какого хера…

— Информационная телепатия, — негромко произнес сэр Роберт. — Не мотивационная, а информационная, это другое.

— Вот именно, — кивнул сэр Персиваль, с понтом, будто что-то понял в словах сеньора. — А по-нашему, по-простому — святое слово.

В отдалении послышался шум, солдаты возбужденно загалдели.

— Что такое? — завопил сэр Персиваль, отвечавший за безопасность лагеря. — Дежурного ко мне!

Прибежал запыхавшийся дежурный и косноязычно доложил, что над болотом замечена неведомая херня, обликом подобная коровьей лепешке, а размеры у нее хер знает какие, потому что она пролетела по небу, а на небе ее хер знает с чем сравнивать. Много больше чем Луна. Узнав о летающей херне, сэр Роберт почему-то очень взволновался и стал расспрашивать, какого она была цвета, что на ней нарисовано, не торчали ли из нее какие-нибудь как бы веточки или как бы усики… Но проку от расспросов не было, никто ничего толком не разглядел, кроме самого факта, что по небу пролетело нечто большое, округлое и неведомое, и улетело, кажися, прямиком в болотище поганое. Через полчаса какой-то кнехт стал вопить, что видел рядом с летающей тарелкой девятихвостого енота с крыльями как у летучей мыши, об этом наблюдении сразу доложили сэру Роберту, но тот разгневался и велел кнехта выпороть, дабы приучался держать фантазию в узде.