Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет

– Так себе вещица, Василий Иванович, она хоть и золотая, но стеклярус цены невысокой. Больно на американские фортели смахивает, мне не раз попадались такие штуковины. Не желаю никого обидеть, но по правде говоря, гораздо полезней было бы гранаты для военных баталий в дивизии сохранить.

У Чапая от результатов экспертизы майским днем заиграло на сердце. Нет слов, жалко, конечно, разрывных трофейных гранат, но все же это гораздо лучше, нежели бы в пользу Петьки сложилась удача. Он всегда тайно и ревностно завидовал сорвиголовому ординарцу и теперь едва сдерживал желание выразить нахлынувшее чувство душевного удовлетворения. Завидовал его молодости и, что греха таить, был очень неравнодушен к пылкой красавице Анке. Будь он хоть чуток по-моложе, да не имей на руках законной жены, ни за что не уступил бы сопернику молодуху.

Петька скорчил недовольную физиономию, подбросил золотой перстенек на ладони словно орлянку и беззаботно опустил в верхний карман гимнастерки. Так же спокойно допил липовый взвар и остатки небрежно выплеснул через плечо. Его мучил один только нерешенный вопрос: "Следует ли рассказывать командиру захватывающую историю обретения дорогого колечка, или скрыть от греха подальше. Все-таки, что ни говори, но вещица с фантастической биографией, за такой, если молва просочится, по всему свету гоняться будут, вместе с рукой оторвут. Не Кашкету, гаденышу, сопли размазывать о моем трофее, даже не подозревает скотина, что за ценность побывала в его шаромыжных руках". И ординарец, не терпящем возражения тоном, с презрением огласил свой контр вердикт:

– Много понимаешь, ишак, тебе только кобылам в зубы заглядывать, да под хвостом у них золотые червонцы искать. Неужели вы всерьез доверяете этому фармазону, Василий Иванович? Он же в ювелирных делах такой же великий специалист, как я в китайской грамматике. Ничего, дайте срок, уж я то не поленюсь, натаскаю доморощенного стукача в сокровищах разбираться, на всю жизнь за чужой спиной не схоронится, а память у меня крепкая, еще поквитаемся.

– И чего ты, дуралей, ерепенишься, я денщику доверяю всецело, – выступил на защиту Кашкета повеселевший Чапай и даже дружески похлопал по плечу ординарца. – Он в этом деле толк понимает, разве забыл, кто пудовый клад в отбитом белогвардейском обозе разворошил. Для всех это был просто валенок, а Кашкет, не будь дураком, сразу просек, в чем секрет и обнаружил вражеский схрон. Тебе бы самому у него натаскаться, тогда глядишь, в следующий раз половчее окажешься. Сердцем чую, придется обратно к беляку за гранатами отправляться. Мало того, что военную присягу нарушил, еще и в дураках оказался. Продул по всем фронтам противнику, все позиции просвистал. Видно зря при себе в ординарцах держу, так можно и до конюха дослужиться. Говорю же, теряю друзей не только в бою, и от этого очень досадно.

Василий Иванович, сидя на скамейке, нарочито картинно закачался от досады, на лице его выразилось горестное чувство. Он взял в обе руки неотлучный бинокль и принялся рассматривать верхушки дальних сосен, как бы давая понять, что одиноко ему сделалось в этой недостойной компании.

– Не продул, Василий Иванович, вы что же, во мне сомневаетесь? – отреагировал на отчуждение комдива уязвленный по самолюбию ординарец. – Не хотелось говорить при этом ишаке, но откроюсь. Говорю, как на духу, золотое колечко это, в свое время царским барышням принадлежало, тем самым, которых большевики в Ипатьевском подвальчике порешили. О настоящей цене этой штуковины не Кашкету судить, бьюсь об заклад, подороже всего его трофейного валенка будет. Вы эту шкуру не больно и слушайте, ведь я до поры молчу про обозный трофей, еще надо посмотреть, кого первым под трибунал подвести полагается. Ряшку такую отъел, что на тачанке за неделю не объедешь, знаю ведь, на какие деньги жировать приспособился.

Кашкет, после всего услышанного, даже чаем слегка поперхнулся. В истории с обозным трофеем, рыло его крепко обвалялось в пуху, но ведь и Петьке кое-что перепало. Две золотые чайные ложечки, как с пенька, отвалили ординарцу, не считая денежных постоянных услуг. И все же более всего огорошило упоминание о царском трофее. Про вырученные бриллианты, после расстрела царской семьи в Ипатьевском подвальчике, слухи до него, естественно, кое-какие доходили. Однако предположить, что вот так ненароком выпадет удача держать их в собственных руках, не мог позволить себе даже в самых смелых фантазиях. Тем более пойди разберись, сколько должно стоить снятое с венценосного пальчика золотое колечко.

– Петро Парамонович, не обессудьте, дозвольте еще разок подержать в руках золотое колечко, – беспокойно засуетился Кашкет. – Может я второпях чего не приметил, дело ведь тонкое, требует большого внимания. Вам всегда так не терпится, что нет никакой возможности сосредоточиться, вникнуть спокойно, прицениться по-настоящему. Царские ценности – это же мой профиль, никто лучше меня не проведет экспертизу, зуб даю, надежней швейцарских банков сработаю.

– Я если разок подчекрыжу твой профиль, на всю жизнь мацать в руках царское золотишко заморишься. – Убедительно, очень доходчиво предостерег ординарец. – Только раскрой где- нибудь рот, живьем закопаю и Карл Маркс не поможет. Так что для верности, язык свой засунь куда следует, и сопи в обе дырочки.

Василий Иванович не первый день знал прямой, бесхитростный Петькин норов и железно понимал, что тот трепаться понапрасну не станет. Можно было не сомневаться без всяких расспросов, что с колечком действительно связана непростая история и ценность оно имеет не малую. Поэтому комдив молча принял для себя единственно верное решение, непременно вмешаться и расплести этот загадочный ребус. Но для начала достал из кармана галифе расшитый мелким бисером кисет, не торопясь, прокуренными пальцами завернул козью ногу, сам задымил и предложил угощаться товарищам. Петька не соблазнился дорогим командирским табачком, сославшись на бессонную ночь и неважное настроение. Предлагать табачок два раза Кашкету, разумеется, никому не пришлось. Он проворно соорудил самокрутку, величиной с хороший огурец, в которую вместилось почти полкисета духмянного табака, и зачадил как могучий Везувий.

– Ты брехать-то бреши, да не заговаривайся, – начал провоцировать ординарца комдив. – Года еще не прошло, как набаламутил с продажей кобылицы генерала Деникина, всю пулеметную роту на уши поставил. Никаких уроков для себя не извлек, не покаялся, новую комедию с громкими именами начинаешь разыгрывать. Только я тебе не придурковатый калмык с пулеметной конюшни, враз осажу, напрочь забудешь не только про перстень, но и про шнурки царских барышень. Ты аль взаправду свою Анку царевной объявить вознамерился, совсем от любви одурел. Может и себе императорскую корону, в кузнице у Алексея Игнатьевича вечерком забабахаешь. Советую тебе почаще спускаться на озеро, остужать свою жаркую голову, не ровен час на корню запылает она.