Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет

Однако, прочь некстати снизошедшие сентиментальности, я приглашаю вас в Луганск, к моей школе номер два, что по улице Юного Спартака. Славное наименование, не правда ли? В переводе с совкового, суконного на язык человеческий, оно означает – улица молодого гладиатора. Страна советов являла собой настолько несуразное, прямо таки фантасмагорическое образование, что, оказавшись в любой ее точке, было от чего прийти в замешательство. Вот представьте, судьба привела вас в тенистую аллею по улице Юного Спартака, что в старой части города Луганска. Короткая улица, всего-то метров триста, но чего вокруг вас только не нагорожено. Детский садик, городская прокуратура, дом-музей Владимира Даля, образовательная школа, водолечебница, епархиальное управление, жилые дома, ремесленное училище и весь этот компот называется, почему-то, Юным Спартаком, то есть еще не гладиатором, но мальчиком с хорошей перспективой. Чем руководствовались власти, положившие такое мудреное название улице, кого они имели в виду: детишек, попов, прокуроров, врачей, ремесленников? Справедливости ради следует сказать, что сегодня улица носит имя великого моего земляка, большущего знатока русской словесности. Прокуратуры там давно уже нет, нет и епархиального управления, от чего весь колорит старой школьной улицы утратил былое многоцветие. Вы только вообразите: тут тебе зловещие "воронки", доставляющие на допросы тюремных арестантов, тут же стреляющая "чинарики" голытьба в форменных фуражках из седьмого ремесленного училища, следом важные попы в черных зашторенных "зимах", за ними, вприпрыжку, дьякона и церковные старосты, медсестры в белых халатах, сопливые детсадовцы, и мы, учащиеся школы имени Кирова, с пионерской дружиной, опять-таки, имени Павлика Морозова.

Вот ведь, что удивительно, всю жизнь, от самого рождения меня преследовала близость к духовенству. Началось все с того, что папа завел дружбу с жившим по соседству батюшкой, крестившим меня в младенческом возрасте. Частенько под чарочкой священник брал меня на руки и щекотал своей курчавой бородой, как бы заранее заигрывая со мною, предчувствуя наперед нашу неразрывную дружбу и крепкую, до боли в объятиях, любовь. В школе я учился рядом с епархиальным управлением, которое позже расположилось по соседству с моим домом на Красной площади. А совсем позже, я и сам почти двадцать лет проработал на ниве церковного домостроительства. Фактически большая часть моей жизни прошла в окружении людей, одетых в черные рясы.

В христианской иконографии существует прекрасный сюжет, по которому изображается Спаситель в окружении детворы. Он так и называется – "Христос проповедует детям". Признаться, это самое милое для меня изображение Иисуса. В нем присутствует потрясающая воображение кротость и безмятежность, воистину райского происхождения мудрость и чистота, возникающее от слияния детской непорочности с Христовой любовью. Тем удивительней вспоминать неизменное чувство страха, с которым мы встречались с духовенством на наших улицах. От попов шарахались, как от черных кошек. То ли дети мы были какие-то не такие, то ли батюшки подгуляли на предмет сходства своего с Иисусом.

Мнезасвоюоколоцерковнуюжизньдовелосьперевстречаться, перезнакомиться с сотнями священнослужителей. Могу засвидетельствовать, что духовенство, в общем случае, делится на три четко обозначенные группы. Это батюшки городские, батюшки сельские и выездные, вояжные служители культа. Городские батюшки, тяготеющие к корыту пошире и поглубже, скажу, по совести, для меня мало интересны. Сельские священники, это в некотором роде ссыльное духовенство, неугодное высоким властям, часто и потому, что не желало стучать так громко, как хотелось бы. Их загоняли на далекие, мало привлекательные приходы, со скромным достатком, чтобы там на досуге поразмышлять на предмет – что есть истина. Фактически, эти неприметные люди пронесли на себе славу и дух православной веры сквозь жуткий двадцатый век. Среди выездных попов попадались такие перлы, что с них бы картины, романы ваять, если достанет шикарных красок. Обо всех, разумеется, не расскажешь, но вот об одном отце Николае могу замолвить пару словечек.

Надо знать, что сельские люди, посещающие церковные службы, разительно отличаются от городских прихожан. Городская душа отправляется в церковь из страха перед смертью, она ищет там утешения, надежды на спасение. Сельский человек меньше боится смерти, быть может от того, что постоянно наблюдает на собственном подворье жизненный круговорот. Пребывая ближе к повседневному естеству, он ходит в церковь большей частью из любви к жизни, ко Христу, видя в нем поруку и знамение щедрости природы. Господа нашего Иисуса городские и сельские люди смотрят и понимают по-разному. Для горожанина иконный ряд, связанный с изображением Спасителя, рисуется как "Спас Вседержитель", "Спас в силах", "Спас ярое око", когда Христос фигурирует в качестве грозной силы, милующей и карающей людей за их добрые и худые дела. Для сельского прихожанина Спаситель выступает преимущественно в образе маленького Иисуса, изображаемого на иконах Богородичного чина. Селяне воспринимаю Христа как маленького ребенка, которого умиленно называют Боженька и радостно молятся Ему, доверяя самые сокровенные тайны. Ребенок, естественней воспринимается, как залог бессмертия, ибо в нем невозможно прочитать признаков конечности собственного бытия.

Итак, об отце Николае. Наше личное знакомство завязалось при необычайных обстоятельствах. Приехав по приглашению в одну из сельских церквей к концу богослужения, я застал в святом алтаре дерущихся на кулачках отца Николая с местным старостой, не поделивших по-доброму воскресную выручку. В наших храмах богослужения сопровождаются непрекращающейся денежной возней. Постоянно что-то шуршит, позвякивает. Этот зловещий лейтмотив пронизывает церковную жизнь сверху донизу. Итак, забавный, как вы правильно догадались, оказался священник. Позже мы славно подружились, и мне довелось немало потрудиться на его часто меняющихся приходах. В одной из доверительных бесед батюшка в сердцах поведал откровение высочайшей литературной пронзительности, перед которым меркнет гений самого Федора Михайловича.

Дело в том, что от города, в котором жил отец Николай, до его сельского прихода было не меньше двухсот верст. Режим работы священника оказался таков, что необходимый автобус отходил по расписанию крайне неудобно, буквально сразу же по окончанию воскресной службы. Часто батюшка даже не успевал пересчитывать вырученные доходы, он запихивал бумажные деньги, извлеченные из разных карманов, в поповский саквояж и мигом залетал в автобус. И вот тут-то начиналось самое душераздирающее. Дорога дальняя, народищу полный автобус, священнику, конечно, место полагалось, но деньги пересчитывать не было никакой возможности. Отец Николай говорил: "Пока доберешься домой, с ума можно сойти. Запущу втихаря руку в саквояж, на ощупь пробую деньги, чувствую, что нормально, но точно ведь не знаю сколько, хоть бейся головой в стену". Вот ведь какие страстные муки приходилось терпеть нашим батюшкам. Может не следовало об этом рассказывать, но и скрывать не смею пред Господом Богом нашим.