Юлия Зябрева - АнтиСУМЕРКИ. Блог вампира

Снова зачирикали за окном птицы, донеслось блеянье Упы (я научилась узнавать её голос по особой мелодичности в сравнении с остальными козами). Сквозь радугу пульсирующих пёстрых пятен перед глазами наконец проступили родные стены кухни. Филенчатые шкафчики -- светлые, сосновые, папиной ручной работы, -- холодильник в магнитиках и записках, надраенная до солнечного блеска плита, кремовое кружево занавесок... и Эдик. Да, я знаю, что это прозвучит дико, но он так классно смотрелся в интерьере нашей кухни! Словно всегда был здесь!

Я правильно выбрала себе мужа. Будущего, разумеется, но это вопрос времени.

-- Эдик...

-- Наденька...

Мы сидели друг против друга, держась за руки. Мы смотрели друг другу в глаза. Бездонная копилка "вечных мгновений" жадно глотала каждый взмах ресниц, каждый вздох -- а дышали мы в унисон...

-- Наденька... я вампир.

-- Че... че-го?! -- подпрыгнула я, чуть не разбив вдребезги мысленную копилку. -- Ты это... ты так не шути!

-- Я не шучу, -- скромно потупил глаза любимый.

-- Ты -- вампир, и ты -- не шутишь?

Кажется, он заметил опасное напряжение в моём голосе, но даже перестал прятать глаза, бесстрашно попёр на амбразуру:

-- Да.

Короткое "да" взорвало мой бастион до основания.

Осыпаемая колкими крошками вдребезги разбитого бешенства, я опустилась на стул и даже позволила ему снова сжать свои ладони.

-- Эдик...

-- Наденька...

Мы, как древняя пластинка, у которой иголка перескакивала на одну и ту же бороздку, повторили эти позывные ещё раз пять, только с разными интонациями. И мне даже показалось, что смогли что-то объяснить ими друг другу. Ведь я так чётко расшифровывала каждый его призыв! Столько чувств вкладывала в своё негромкое и проникновенное:

-- Эдик...

"Ты осёл. Какой же ты осёл. Мне ты, значит, не веришь, что я вампир, а я должна поверить в твоё враньё."

-- Наденька...

"Вампиров не бывает. Понимаешь? Не бы-ва-ет. Но, раз ты хочешь в них поиграть..."

-- Эдик...

"Я -- вампир. Я -- вампир! Я -- вампир!!!"

-- Наденька...

"Ну, раз ты вампир, то и я вампир. Не кочевряжься, давай играть вместе..."

-- Эдик...

"Я не играю, ну как мне ещё объяснить тебе, что не играю, что я вампир, настоящий, кровопьющий, жаждущий твоей умопомрачительно пахнущей крови..."

-- Наденька...

"Говорю же тебе. Ты вампир, и я вампир, оба мы вампиры..."

-- Эдик...

"Ты даже представить себе не можешь, как же я тебя люблю!"

-- Наденька...

"Нет, это ты даже представить себе не можешь, как же люблю тебя -- я!"

-- Ладно, Эдик... я тебе верю, но...

Договорить мне не дал обжигающе страстный поцелуй.

Так он меня не целовал ещё ни разу!

Светлая уютная кухня снова растворилась в радужных переливах, а все звуки улицы превратились в далёкое эхо, и не осталось ничего, кроме требовательных губ Эдика и запаха его сладкой, сладкой крови...

Запах Косичкобородца разбудил меня уже почти утром, когда комната стояла серая и слегка дымчатая в преддверии скорого рассвета, и в первый миг показался наваждением. Ну честное слово, не мог же он прийти в мою комнату! Я бы услышала. Или заметила. Или...

Впрочем, спала я крепко, смотрела праздничные сны с участием Эдика, в них исполнялась моя главная мечта последних... дней! Ёлки-палки. Всего лишь дней! Ощущение такое, будто я уже долгие годы люблю Эдуарда Клюева, мечтаю отведать его пряной крови, инициировать его, прожить с ним целые века... а оказывается, всего лишь дни. Шесть не то семь.

Так нечестно! У меня перед глазами, продолжающими видеть сны, бодро, вприпрыжку, бежала по улице вереница Лебедевых-Клюевых, и мы с Эдиком, довольные и счастливые, медленными, такие бывают только в кино и во сне, прыжками следовали за нашими детьми... и тут бац! Косичкобородовой вонью по нервам!

Я грозно зарычала и села на кровати.

Вчера, то есть, уже сегодня мы с Эдиком весь остаток дня и весь вечер провели вместе, не отвечая на звонки, не включая свет... и мой любимый удивлял меня тем, что видит в темноте почти так же хорошо, как и я. Когда пришла тётя Валя, мы с Клюевым выбрались на скамейку под клематисами и сидели там до тех пор, пока не примчались на своих ревущих чудищах Вольные Волки.

Вот и вся семья в сборе.

Анчоус предложил Эдику подвезти до дома, и мы распрощались куда более целомудренно, чем нам обоим хотелось. Потом я набрала еды и смоталась к себе наверх, якобы для того, чтобы освободить место за столом, а на самом деле -- чтобы избежать каких бы то ни было разговоров, ведь Волки, степенно ведя беседы о достоинствах моторов разных производителей и октановых числах бензина, поглядывали на меня с большим интересом, явно выжидая удобной минуты для атаки.

Папин прищур мне вдогон не оставил сомнений: уж кто-кто, а папа понял, что я просто не хочу разговаривать. Я думала об Эдуарде Клюеве, я мечтала увидеть сны о нём, я представляла, что мы мчимся с ним на его "крысе" в компании Вольных Волков...

И никакого Косичкобородца не было рядом и в помине! И не чуялся он даже в отдалении! Да и вообще я о нём благополучно забыла! Ведь мой папа -- байкер! И у меня есть -- Эдик!

А теперь... нет, я, конечно, всё понимала...

Но на самом деле всё равно ничего не понимала.

Во-первых, как и раньше, не понимала, зачем я сдалась какому-то там "сладкоголосому" менестрелю. Во-вторых... не понимала, каким таким образом он проник в мою комнату? И проник ли. Я спала с открытым окном, и...

Метнувшись к окну, конечно же, ожидала увидеть или убегающего Косичкобородца, или его же, лезущего на крышу, но увидела только всё тот же, едва ли не родной и привычный, кусок верёвки, свисающий с крыши. Или это уже другой, а тот был покороче? И от ветра ли он качается -- от ветра, которого нет!

И когда же у меня заработают мозги. Я ведь не то, что не могу -- я не хочу ни о чём думать! Ни о чём, кроме Эдика. И того, что мой папа -- байкер, и я... я очень-очень сильно им горжусь.

И того, что всего неделя, какая-то жалкая неделя осталась до грандиозного праздника, мною же и затеянного! А я, если насильственно не принуждаю себя о нём думать, со скрипом и проворачиванием всех шестерёнок, то вообще думать о нём не могу. Так-то вот. И как только могло случиться, что у меня, столь страстно желавшей одарить этот посёлок феерическим шоу, которого он не видел и не увидел бы, не появись тут я, вдруг разом пропало желание вообще что-либо праздновать?

Я стояла у распахнутого окна во двор, обхватив себя руками. Какая жалкая подделка эдиковых объятий...

Ночные птицы и летучие мыши уже улеглись спать, дневные ещё не проснулись. Сосны немо и неподвижно, как на фотографии, проводили кронами зубчатую границу между тёмной землёй и светлым небом и казались не цветными, словно весь мир был нарисован акварелью цвета маренго.