Терри Пратчетт - 02 Смерть. Мрачный Жнец

Сдумс с трудом вспомнил стеснительную старушку в бесформенном сером платье.

— О боги, неужели ты хочешь сказать, что она делает их из человеческого мяса?

— Что? Нет. Она просто очень плохо готовит.

— О.

— А брат Банши, возможно, является единственным в мире привидением-плакальщиком с дефектом речи, поэтому, вместо того чтобы сидеть на крышах и кричать о том, когда люди должны умереть, он пишет им записки и подсовывает под двери…

Сдумс вспомнил вытянутое печальное лицо:

— Он и мне дал одну записку.

— Мы стараемся его приободрить. Он очень застенчивый.

Внезапно Волкофф схватил Сдумса и прижал его к стене:

— Тихо!

— Что?

Уши Волкоффа задергались, ноздри раздулись. Дав Сдумсу знак оставаться на месте, вервольф бесшумно скользнул по переулку до его пересечения с другим, еще более узким и грязным. Здесь он на мгновение остановился, потом протянул волосатую лапу за угол.

Раздался визг. В лапе Волкоффа извивался человек. Заросшие волосами мышцы под разодранной рубашкой Волкоффа напряглись, и он поднял человека на уровень клыков.

— Ты там притаился, чтобы напасть на нас? — осведомился Волкофф.

— Кто? Я?

— Я тебя унюхал, — спокойно сказал Волкофф.

— Да я никогда…

Волкофф вздохнул:

— Вот волки такими подлостями никогда не занимаются.

Человек дернулся, попробовав освободиться. Бесполезно.

— Да что ты говоришь?

— Мы сражаемся мордой к морде, клык к клыку, коготь к когтю, — продолжал Волкофф. — Волки не прячутся за камнями, чтобы схватить за горло зазевавшегося барсука. Это не в их привычках.

— Может, отпустишь меня?

— А может, я вырву тебе глотку?

Человек посмотрел прямо в желтые глаза и прикинул свои шансы победить семифутового верзилу с такими зубищами…

— У меня есть какой-нибудь выбор?

— Мой друг, — Волкофф указал на Сдумса, — зомби.

— Честно говоря, о зомби я мало что знаю. Слышал только, что нужно сожрать какую-то там рыбу и корешок…

— …Но ведь тебе известно, что зомби делают с людьми?

Человек попытался кивнуть, несмотря на то что лапа Волкоффа крепко сжимала его горло.

— Да-гх-х-х… — удалось выдавить ему.

— Сейчас мой друг внимательно на тебя посмотрит, и если еще хоть раз он тебя увидит…

— То понятия не будет иметь, что ему делать, — едва слышно произнес Сдумс.

— …Тебе крышка. Верно, Сдумс?

— А? О да, конечно. Как прыгну, — мрачно ответствовал Сдумс. — А теперь беги и веди себя хорошо. Договорились?

— Да-гх-х-х, — прохрипел потенциальный грабитель, а сам подумал: «О боги, его глаза! Как буравчики!»

Волкофф отпустил человечка. Тот упал на булыжники, бросил на Сдумса последний испуганный взгляд и кинулся наутек.

— Кстати, — сказал Сдумс, — а что именно зомби делают с людьми? Думаю, на всякий случай мне лучше это знать.

— Разрывают их на куски, точно бумагу, — объяснил Волкофф.

— О? Правда?

Некоторое время они шли в тишине. «Почему я? — думал Сдумс. — В этом городе каждый день умирают сотни людей. Однако у них никаких проблем не возникает. Они просто закрывают глаза и просыпаются кем-то еще или где-нибудь там на небесах. Ну, или в какой-нибудь преисподней. Или пируют с богами, что не так уж заманчиво. Боги по-своему неплохие ребята, но приличному человеку с этой шайкой лучше не связываться. Дзен-буддисты, к примеру, полагают, что после смерти ты становишься хозяином всех сокровищ мира. Некоторые клатчские религии утверждают, что, умерев, ты попадаешь в чудесный сад, полный юных девушек, — и такое обещает религия!..»

«Интересно, — невольно подумал Сдумс, — может ли мертвец подать заявление о перемене гражданства?»

И как раз в этот момент его лицо встретилось с булыжниками мостовой.

Обычно это выражение служит поэтическим описанием того, как человек взял и приложился мордой о мостовую. Но в данном случае булыжники сами встретились с лицом Сдумса, потому что они взмывали вверх, бесшумно описывали дугу над переулком и камнем падали вниз.

Сдумс и Волкофф растерянно уставились на взбесившуюся улицу.

— Нечасто такое увидишь, — сказал наконец вервольф. — Что-что, а летающих камней мне видеть не приходилось.

— Ага. Взлетают в воздух, как птицы, и камнем падают вниз, — добавил Сдумс и осторожно потрогал один булыжник носком башмака.

Камень сделал вид, что он и сила тяжести — лучшие друзья и ничего необычного не случалось.

— Ты ведь волшебник…

— Был волшебником, — поправил его Сдумс.

— Был волшебником. Что такое здесь творится?

— По всем признакам, это самое настоящее необъяснимое явление, — авторитетно заявил Сдумс. — И это не единственный случай. А причины? Понятия не имею.

Он еще раз пнул булыжник. Камень сохранял невозмутимый вид.

— Ну, мне пора, — сказал Волкофф.

— Кстати, каково быть вервольфом?

Волкофф пожал плечами:

— Одиноко.

— Гм?

— Никак не подстроиться. Когда я — волк, то все время вспоминаю, как хорошо быть человеком, и наоборот. Иногда, становясь волком, я убегаю в горы… когда месяц висит на небе, когда образовался наст на снегу, когда горы кажутся тебе бесконечными… Другие волки, ну, они, конечно, тоже чувствуют это, но я в отличие от них еще и понимаю. Чувствовать и понимать одновременно… Никто, кроме меня, не знает, что это такое. На всем белом свете никто даже понятия не имеет. И это так мучительно — осознавать, что ты один…

Сдумс почувствовал, что балансирует на краю ямы, полной сожаления. Он никогда не знал, что следует говорить в такие минуты.

Волкофф вдруг повеселел:

— Кстати… а каково быть зомби?

— Нормально. Не так уж плохо. Волкофф кивнул.

— Еще увидимся, — сказал он и зашагал прочь.

Улицы начинали заполняться людьми по мере того как происходила неофициальная передача города ночным населением Анк-Морпорка дневному. Сдумса старались обходить стороной. Никому не хотелось столкнуться лицом к лицу с зомби.

Он добрел до ворот Университета, которые уже были открыты, и проковылял в свою спальню. Кстати, потребуются деньги. На переезд и всякое такое. Но за долгие годы жизни Сдумс скопил приличное состояние. Но вот оставил ли он завещание? Последние лет десять или около того он был несколько не в себе. Какое-то завещание наверняка есть. Но достаточно ли он выжил из ума, чтобы завещать все свое состояние самому себе? Оставалось надеяться, что так оно и было. Оспорить завещание крайне трудно, и об успешных исходах таких дел он ни разу не слышал…

Сдумс поднял половицу у изножья кровати и достал мешок с монетами. Вроде бы он откладывал их на старость… Здесь же хранился его дневник. Этот дневник был рассчитан на пять лет, но многие годы Сдумс не делал ничего, что стоило бы запечатлеть на бумаге, — или к вечеру он уже не помнил, что именно делал днем. Поэтому записи в дневнике были крайне нерегулярными и в основном касались фаз луны и всевозможных праздников. К некоторым страницам прилипли старые леденцы.