Светлана Захарова - Покушение Аллисы

В этот момент я крепко выхватил от капитана, который обходил вверенную ему территорию и заглянул на огонек. Выслушав несколько обидные для меня обвинения в обмане и саботаже, я демонстративно запустил в Полозкова книжкой, сунул руки под щеку и сладко уснул.

— Рыночные отношения, — разглагольствовал я, — требуют упорства и выдержки. Поэтому на Плантагенету допускается только механик Голубой. Полозков останется следить за коком и Аллисой.

— Фигушки, я тоже пойду, — ощетинилась дочка. — Всем интересно накупить зверья. К тому же не будем забывать про бомбу! Я ведь ее еще не отключила.

Я заскрипел зубами, но тут же просиял. Необыкновенная идея пришла мне в голову.

— Капитан, а планета Грустная не по пути на Плантагенету случайно?

— Вот именно, что по пути, — отозвался Полозков. — Немножко левее.

— Вот на нее мы и заглянем для начала, — подвел итог я. — Загадки планет — это всегда очень интересно!

— Ничего интересного не вижу, — кисло сказал Можейка. — Что хорошего может нас ждать на Грустной планете? Особенно если некоторым из нас и так невесело.

— Ой! — я прижал руки к груди. — И что же это нас так огорчило, а?

— Недоверие, — проворчал кок. — Общее недоверие к отдельно взятому и ни в чем не виноватому члену экипажа.

— Вы, вероятно, имеете в виду нашего механика? — догадался я. — Но мы не доверяем ему всего в одном — в торможении. Он не умеет тормозить. Я бы даже сказал, он — неостановим. И поэтому могут быть печальные последствия.

— А я это знаю, — поддакнул механик. — И этим не гнушаюся.

— Так что вас не устраивает, уважаемый мастер кондитерского шприца?

— Я, может, тоже хотел на рынок! — надул губы Можейка. — У меня выдержки сколько хошь! А не берут почему-то.

— Вот мы сейчас прилетим на Грустную, — пообещал я, — и выпустим тебя первым. Резвись на воле и попутно ищи зверей. Тебе будет приятно.

— А на рынок пустите? — жалобно спросил кок.

— Посмотрим, — туманно сказал я. — Как себя проявите, товарищ.

Можейка возгордился. Он с пренебрежением глянул на механика и ушел на камбуз.

— Если его там съедят, — шепотом сказал я, — никто не против консервов?

Все, кроме Аллисы, кивнули. Дочка неодобрительно покачала головой.

— У него были такие вкусные пирожки с клубникой, — вздохнула она.

— Я тебе робота-кулинара куплю, — пообещал я.

— Идет! — просияла Аллиса и удалилась к себе.

Через пару дней мы засекли на локаторе небольшую звезду, вокруг которой вращалась пронзительно-голубая планета. Нашему механику тут же стало очень приятно, что искомая планета — его тезка. Он даже замурлыкал себе под нос «Марш космических негодяев». Зажав уши, я ретировался на мостик. Там меня уже ждал капитан. Он был здорово не в духе.

— Что-то не нравится мне эта планета, — сказал он, вглядываясь в экран монитора.

— Что с ней не так?

— Понимаете, профессор, я, конечно, бывалый звездный волк и многое повидал, но эдакой штуки…

Вместо продолжения он указал мне на экран. Я тоже взглянул на него — и, не поверив своим глазам, оседлал нос очками.

Нет, мои палочки и колбочки ничего не напутали. Прямо передо мной на экране медленно вращалась синяя гусеница. Поплевав на пальцы, я протер ими глаза — а вдруг? Но нет, гусеница осталась на месте.

— А она нас не съест? — с опаской спросил я у Полозкова.

— Как ни странно, нет. Это планета в форме гусеницы. Правда, смешно?

И капитан, истерически захохотав, грохнулся на пол у моих ног. Вот здорово. Что же прикажете теперь с ним делать? Решив применить старое испытанное средство, я зажал капитану рот и сильно дунул ему в нос. Полозков издал полузадушенный крик и вскочил на ноги.

— А! О! Что это было? — завопил он совершенно не по-капитански. — Чудище! Гусеницы в космосе! Нас сожрут! Волосатые!

— Между прочим, ничего особенного не случилось, — загнусил знакомый голос — Можейка, глядя в иллюминатор, комментировал увиденное. — То ли дело я. Видывал я как-то одну планетку в системе Простатитус. Так она была ну вылитый такой здоровенный…

— Достоточно, дорогой повар, — прервал я словоизвержения Можейки. — Лучше помогите привести в себя многоуважаемого Полозкова.

— Легко, — и кок сунул капитану под нос чашечку с чем-то болотно-зеленым, исходившим легким дымком. Полозков издал непередаваемый звук и с быстротой молнии исчез.

— И как же мы без капитана? — сухо спросил я.

— А капитан наш таперича, — загнусил кок, — находится в самом веселом месте на нашем звездолете.

— И что он там делает? — я никогда не любил разгадывать шарады.

— Думает.

— А нам что делать?

— Ждать, профессор. Что же еще?

Ждали мы недолго. Примерно через двадцать минут на горизонте нарисовался капитан. Он с упреком поглядел на Можейку, но ничего не сказал. И мы ничего не сказали.

Так, в молчаньи, мы и приблизились к таинственной Грустной планете. Опустились мы на нее, когда уже начало смеркаться. Действительно, на «гусенице» ничего веселого не было. Вокруг расстилался унылый пейзаж, шел мокрый и холодный дождик, а на деревьях невероятно тоскливо орали какие-то птицы.

— Ну что же, милый кок, прошу, — я сделал приглашающий жест из люка. — Пройдитесь. Откройте для себя неизведанное.

Можейка окинул нас неприязненным взглядом, но послушно потопал вниз по трапу. Примерно на шестой ступеньке он запнулся и с грохотом покатился вниз. Мы молча смотрели ему вслед. Добравшись до земли, кок ткнулся носом в густую траву и затих, изредка подергиваясь всем телом.

— Надеюсь… — начал было капитан, но тут Можейка приподнял голову и повернулся к нам.

— Не дождетесь, — отчетливо донеслось до нас, и кок, охая и поскрипывая, поднялся на ноги.

— Браво, — счел нужным подбодрить его я. — Ты еще крепкий старик, Можейка!

Крепкий старик, бормоча ужасные проклятия, двинулся дальше.

— Ого! — раздался его голос минуту спустя. — А тут жучок!

— Грустный? — строго спросил я.

— Вы таких грустных и не видели, — сообщил кок, стоя на коленях и во что-то близоруко вглядываясь.

Нам ничего не оставалось, как последовать за первооткрывателем. Подойдя ближе, мы сгрудились вокруг маленького синего существа. Оно смотрело на нас невыразимо печальными глазами.

— Его очень жаль, — нарушила молчание Аллиса, и я чуть не упал — оказывается, в моей безжалостной и жестокой дщери не угасли сострадание и любовь к ближнему!

Но — крак! — это Аллиса уже наступала на жучка.

— Что ты наделала! — взревел кок.

— Ему было так одиноко и тоскливо, — сказала Аллиса, глотая слезы, — что я просто не могла смотреть на его мучения!

Я тоже не мог. Пообещав Аллисе, что, как только будет найдена ее бомба, дочь будет торжественно запущена в открытый космос без скафандра, я двинулся по направлению к маленькому леску.