Эрик Рассел - Эта безумная Вселенная

— Видите ли, сэр, он попытался спорить, но я настоял на своем.

— Так.

Коммодор Мерсер поджал губы. Подойдя к гардеробу, он распахнул дверцы.

— Полагаю, вы привезли с собой полный набор обмундирования, в который входят три комплекта форменной одежды, а также рабочая одежда. Первый и второй парадный комплекты формы размещаются соответственно с правой и левой сторон внутреннего пространства гардероба, мундиры вешаются поверх брюк пуговицами наружу.

Он мельком посмотрел на Макшейна, которому нечего было сказать.

— Форма для строевой подготовки должна лежать вот в этом ящике и больше нигде, причем брюки помещаются вниз, а мундир — сверху. Рукава мундира складываются на уровне груди, а сам он должен лежать пуговицами кверху, с отогнутым влево воротником.

Мерсер с шумом задвинул ящик.

— Вы знаете весь этот порядок? И где должны лежать остальные веши, вы тоже знаете?

— Нет, сэр, — сознался покрасневший Макшейн.

— Тогда зачем вы отослали своего ординарца?

— Я подумал…

— Мистер Макшейн, я бы посоветовал вам отложить ваши раздумья до тех пор, пока вы наберетесь необходимых практических знаний и у вас появится прочная основа. Это самый разумный способ, не правда ли?

— Да, сэр.

Коммодор Мерсер ушел, тихо закрыв за собой дверь. Макшейн дал волю своим чувствам и с силой хватил кулаком по стене, бормоча ругательства. Его занятия прервал очередной стук в дверь.

— Войдите.

— Сэр, теперь вы позволите мне вам помочь?

— Да, Биллингс. Буду вам очень признателен, если вы распакуете мои вещи.

— С удовольствием, сэр.

Ординарец принялся за дело, с профессиональной точностью раскладывая привезенное Макшейном имущество. Он не торопился: бережно брал каждую вещь, и она ложилась или вставала на свое место так, что поправлять ее уже не требовалось. Биллингс знал, куда поставить две пары ботинок, домашние тапочки и гимнастические туфли. Все это выстроилось на специальной обувной стойке и в той последовательности, в какой требовали правила внутреннего распорядка. В самом центре гардероба он повесил форменный плащ с малиновой подкладкой. Как и мундиры, плащ должен был висеть пуговицами наружу.

Макшейн наблюдал за его действиями, потом не выдержал и спросил:

— Биллингс, а если бы я, допустим, ботинки взгромоздил на подоконник, плащ бросил на кровать, что бы мне за это было?

— Ничего, сэр.

— Ничего? — удивленно вскинул брови Макшейн.

— Да, сэр. Вам никто не сказал бы ни слова, но я получил бы серьезное порицание.

— Теперь понимаю.

Макшейн плюхнулся в кресло и продолжал наблюдать за действиями Биллингса. Одновременно его мозг оценивал первый из полученных практических уроков. А он-то решил, что руководство колледжа соскользнуло в либерализм. Нет, они — большие хитрецы, и их механизм работает безотказно. Одно дело, когда отвечать за свои выходки приходится самому. В этом даже есть какая-то мужская доблесть. Но только вшивая дрянь согласится куролесить, зная, что попадет престарелому ординарцу.

Вдобавок вшивая дрянь никогда не станет офицером, и в колледже это знают. Похоже, они все здесь устроили так, что хорошие и дурные стороны курсантов начинают проявляться буквально сразу. Макшейн вдруг понял: ему придется постоянно держать ушки на макушке и следить за каждым своим шагом. Целых четыре года. А что такое четыре года в ту пору жизни, когда в жилах бурлит горячая кровь и избыток сил рвется наружу, неистово требуя выхода?

— Скажите, Биллингс, когда здесь едят?

— Ланч, сэр, у нас бывает в половине первого. Вы без труда услышите звуки столовского гонга. Осмелюсь заметить, сэр, с вашей стороны будет весьма благоразумно являться туда с минимальным опозданием.

— Это еще почему? Или, если я немного запоздаю, мою еду слопают крысы?

— Нет, сэр, но своевременность — это проявление вежливости. Офицер и джентльмен всегда вежливы.

— Благодарю вас, Биллингс. Простите мое любопытство, но скажите, сколько лет вы прослужили офицером?

— Мне, сэр, такого счастья никогда не выпадало.

Макшейн внимательно посмотрел на ординарца.

— Наверное, меня следовало бы отчитать за то, что лезу не в свои дела.

— В самом деле, сэр, я и не мечтал о…

— Не надо меня оправдывать, я повел себя грубо, — перебил его Макшейн, не сводя со старика глаз. — Я не хотел вас обидеть, Биллингс. Просто у меня иногда слова опережают мысли. У новичков такое бывает часто. Я прошу вас, Биллингс, в такие моменты не обращайте на меня внимания.

— Не могу, сэр. Присматривать за вами — моя работа. К тому же я привык к шуткам молодых джентльменов.

Рука Биллингса извлекла из чемодана фотографию некоей красотки по имени Сильвия Лафонтен. Фотография была большой, восемь дюймов на двенадцать. Весь наряд Сильвии состоял из страусового пера, прикрывавшего то, что пониже пупка. Держа снимок на расстоянии вытянутой руки, Биллингс равнодушно смотрел на красотку. Ни один мускул его лица не дрогнул.

— Нравится? — спросил Макшейн.

— Она на редкость очаровательна, сэр. Однако было бы неразумно помещать эту фотографию на стену.

— Но почему? Ведь это моя комната, правда?

— Несомненно, сэр. Просто я опасаюсь, что коммодору это может не понравиться.

— Причем тут коммодор? Мои вкусы по части женщин — это мое личное дело.

— Вы абсолютно правы, сэр. Но ваша комната в первую очередь — жилище офицера. Офицер обязан быть джентльменом. А джентльмен общается только с леди.

— Вы хотите сказать, что Сильвия — не леди?

— Леди никогда не станет выставлять свою обнаженную грудь на всеобщее обозрение, — с неожиданной твердостью отчеканил Биллингс.

— Ну, монастырь! — обхватив голову руками, взвыл Макшейн.

— Если я уберу этот снимок обратно в чемодан, сэр, я бы посоветовал вам держать его закрытым. Может, вы не захотите компрометировать себя, и я отнесу фотографию в котельную и сожгу в топке?

— Тогда лучше заберите ее домой и глазейте в свое удовольствие!

— Это было бы на редкость непристойным поступком, сэр. Изображенная здесь особа годится мне едва ли не во внучки.

— Простите меня за эти слова, Биллингс.

Макшейн встал, несколько раз смущенно прошелся по комнате и остановился у окна. Все четыре года ему предстоит глядеть на эту лужайку. Не ахти какая отрада для глаз.

— Черт бы меня побрал, сколько всего такого, чему мне еще придется учиться.

— Вы обязательно этому научитесь, сэр. У всех наших лучших выпускников поначалу бывали трудности. Я служу здесь много лет и знаю, о чем говорю. Я видел, какими они сюда приходили и какими покидали стены колледжа. А иногда они возвращались, и я видел, какими они стали.

— Возвращались?

— Да, сэр. Один из них любезно выбрал время и почтил нас своим посещением. Это было около двух месяцев назад. Во время учебы он жил здесь, этажом выше, в помещении номер тридцать два. В юности с ним просто сладу не было, но мы общими усилиями сняли с него стружку и добились успеха.