Ирина Кузяева - Лесовка

Лесовка

Мы с Купавой незаметно для взрослых смылись с пиршества в мою честь на берег под легкий и теплый дождик. Люблю дождь, пусть хоть и намагиченный. Капли ласково массировали спину и руки, смывая тяготы сегодняшнего дня, расслабляли и освежали.

Дождь давал силу лесу, омывая кроны деревьев, наполнял жизнью берега озера, усеянного цветами, бордовыми, как кровь, желтыми, точно солнце, синими, словно небо, оранжевыми или чисто-белыми. Солнце наполовину погрузилось за горизонт и торчало из-за него, словно горб огненного зверя.

— Давай, пока наши пируют, тащи сюда своего злыдня человеческого. Наши так шумят, что крики одного ивашки не услышат, — предложила русалка, плеская хвостом по воде.

— Не могу. Ко мне охрану приставили, — уличающе, тыкнула я в сторону увязавшегося за нами Остапа.

Осинник недовольно шаркал ногами вдоль берега, оставляя ямки следов на влажной почве. Дождь радостной дробью тут же наполнял их до краев.

— Так, давай его притопим возле тех камышей, — указала русалка красивым ноготком на дальний берег, — и всего делов.

Идея мне понравилась. Я стала заходить осиннику за спину, тихо насвистывая трелью соловья печальную участь паренька.

— Смотрите, кот! То есть кошка, — заорал Остап, уже не надеясь спастись.

Мы с Купавой дуэтом забыли про будущего утопленника и резко повернули головы, чуть не сломав шеи. Ближайшие кусты зашевелились, и из них медленно и робко вышла черная кошка.

— Ягодка! — радостно завопила я возвращавшемуся ко мне животному, которое уже успела полюбить.

— Тихо, не спугни, — одернула меня Купава с интересом разглядывая пушистое чудо.

Ягодка тихо кралось к нам, подозревая в коварных замыслах против ее драгоценной шкуры.

Мы замерли каменными изваяниями, боясь дышать, моргать и даже сглатывать слюну. Больше всех старался осинник, отчего пыхтел как самовар. Теперь точно утоплю его, сам виноват, но пока надо не спугнуть мою пушистую радость.

— Купава, срочно нужны пиявки, это ее любимое лакомство, — прошептала я подруге, стараясь не шевелить даже губами.

— Где ж я тебе их достану? Мы ж не на болоте, здесь, если только червяков нарыть можно, — тихо ответила подруга, незаметно меняя хвост на женские ножки.

Кошка, опасаясь подвоха, плавно и грациозно двигалась в нашу сторону. Я ждала, когда она осмелеет и прыгнет в мои крепкие объятия. Кошка подходила все ближе и ближе. Затем она сделала резкий рывок, схватила зубами самку тетерева, погибшего семейства, и пустилась обратно в лес. Мы с Купавой, не сговариваясь, рванули следом. Остап от нас не отставал, стараясь затормозить нашу великую миссию по спасению кошки. Одним словом, мешался. Мол, не велено с озера уходить, а то его прибьют. А нам пофиг. Надо срочно бедную кошечку изловить и покормить нормально: листьями и пиявками, последних разобьюсь, но достану, а то она от голода даже мясом птичьим не брезгует. Бедное животное!

Подлетая к лесу, наше трио на всем скаку оптом врезалось в невидимую преграду и, расплющившись по ней, медленно стекло на землю. Отец постарался, замагичил от нас выход с озера. Все. Миссия провалена.

— Ты вроде говорила, что она пиявками питается? — вопрошала подруга, ощупывая покрасневший лоб. — А вон несчастного тетерева стырила.

— Это все человек, он ее заставил для себя еду добывать! Ух, получит он у меня.

— Как? Мы же под домашним арестом, — Купава поправляла растрепавшуюся после забега прическу и кокетливо поглядывала на осинника.

— Есть у меня пара сюрпризов для него. То ли еще будет. А пока колдани-ка дождь посильнее, Купава.

Рукалка томно зевнула и взглянула на небо. Капли сильней застучали по кронам деревьев.

Нам оставалось только вернуться к озеру.

Солнце скрылось за горизонтом, в объятиях фиолетовых теней, на небосклоне зажглись звезды, а за ними выползла и луна, бледная и круглая, точно блюдце.

— …что ищет он в краю далеком, что ищет он в стране чужой, — до Константина донеслось еле слышное бормотание, окончательно выдергивая из приятного сна.

Он открыл глаза. Никого. Подумал, что стихи навеяло сном. У догорающего костра сидела кошка и смотрела так, будто хотела сказать: «Ну, наконец-то, проснулся!».

Рядом с Ягодкой лежала мертвая птица пёстрой рыжевато-коричневой окраски с поперечными серыми полосами. Константин знатоком не был, но предположил, что это либо тетерев, либо глухарь.

«Ничего себе, киска. А еще прогнать ее хотел!» — думал Самойлов, разглядывая пернатую тушку.

Как кошке, по всей видимости, домашней, удалось поймать тетерева размером с нее саму, спрашивать не стал. Все равно не ответит. А вот как готовить это блюдо, он понятия не имел. Повар из Константина посредственный. Уже много лет он питался в ресторанах. Кухня в его доме чисто в декоративных целях, навязана дизайнером, как необходимый элемент домашнего уюта.

Самойлов повертел птицу в руках, и держа за лапы, вопросительно посмотрел на кошку. Та демонстративно задрала нос и отвернулась, мол, кто в доме жена, раз я добытчик.

— Вроде тебя полагается ощипать для начала? — отбросив сомнения, Константин принялся за дело.

Выдергивал скользкие от влаги перья, которые залезали в нос и рот, заставляя отплевываться и корчить страшные рожи, от которых Ягодка то и дело начинала икать.

Ощипывание оказалось делом утомительным, долгим и абсолютно не благодарным, а кушать хотелось все больше. Желудок громким стоном требовал еды. Константин насобирал по-быстренькому хворост посуше и заново развел почти потухший костер, насадил не до конца ощипанную птицу на импровизированный шампур из длинного прутика и, медленно поворачивая, начал жарить.

Огонь, поддерживая изголодавшихся человека и кошку, с аппетитом набросился на птицу, облизывая тушку оранжевыми языками пламени. Мгновенно распространился мерзкий запах горелых перьев, правда, аппетита он не испортил. Когда тушка была готова, Константин разделил ее по-братски с кошкой. Блюдо получилось ужасным: пресным и вонючим. Сверху подгорело до черной корочки, а внутри осталось слегка сырым. Все лучше, чем ничего. Капризничать никто не собирался, с удовольствием поглощая то, что имелось. Несколько минут возле костра раздавалось только сосредоточенное чавканье, стараясь не выпустить из желудка заветную пищу. Постепенно заблудившиеся приходили в нормальное расположение духа. Жизнь уже не казалась столь беспросветной. Самойлов и вовсе собой возгордился, представляя себя Робинзоном Крузо, только вот Пятница подвел, оказался женского пола, зато день недели очень удачно совпал.