Витаутас Петкявичюс - Великий охотник Микас Пупкус

После такой клятвы будто гора у меня с души свалилась. Ехать стало весело и приятно. Чем дальше мы уносились от Нейлонии, тем чаще попадались по пути густые перелески и рощи, светлые прозрачные озера и речки, в придорожных кустах серыми комочками мелькали зайчишки, легкой тенью скользили косули, а порой широким махом проносились лоси, гордо подняв тяжелые ветвистые рога. В чаще озерной осоки крякали утки, гоготали гуси, на мягких болотных кочках квакали-заливались лягушки, мекали бекасы, пестрели цветы на лугах…

"Как в раю! Никогда людишкам нейлонским на фабриках лучше не сделать", — зарассуждался я и, верно, выпустил руль из рук: Лупкус остановился и потянулся к зеленой травке, — в диковину ему свежий корм.

— Н-но, коняга, нет на тебя волка!..

Пошел Лупкус ходко. Так мы и плелись нога за ногу, разминались, красотой любовались, птичьими трелями наслаждались.

Вдруг из гущи клевера ка-ак рявкнет дергач:

Никогда ничего подобного не слышал Лупкус, оторопел от испуга, потом вскинулся на дыбы и запрыгал по-воробьиному вспять. А я, как на грех, от неожиданности выпустил вожжи, то есть руль. Мотает меня во все стороны, а ухватиться не за что: бочка-то круглая, пластмасса скользкая. Ну, думаю, не добраться мне теперь до дому, хорошо, если цел останусь… Но на счастье позади нас другой коростель ка-ак задыркает, Лупкус и остановился. Ушами прядает, прислушивается. А с боков — третий, четвертый… Совсем бы у коня голова кругом пошла, да я улучил момент, подскочил к Лупкусу, погладил его по взмыленной шее и стал успокаивать:

— Да, брат, это тебе не урчание нейлонских машин. Будь коростель с тебя ростом, свободно перекричал бы самую мощную корабельную сирену, — говорю, а сам невзначай за повод дерг! — и мы тронулись дальше.

Через неделю очутились в глухом, непроходимом лесу. Шли, шли, пробирались-продирались и наконец добрались до поляны, на которой стоял небольшой охотничий домик. Жили в нем пятеро мрачных неразговорчивых мужчин, занимавшихся отловом зверей и птиц для всевозможных зоологических садов и живых уголков.

Признаюсь откровенно, мне такое ремесло не по душе. Я сам недавно испытал все прелести неволи и еле-еле вырвался. Но что я мог поделать? Один против пятерых вооруженных, к тому же в чужой стране! И кроме того, когда долго путешествуешь, каждый встречный человек, да еще охотник — вроде лучший приятель. Поэтому мы с Чюпкусом охотно присели к костру и выложили все наши запасы.

— Здорово, — приветствовали охотников.

— Здравствуйте, если не шутите, — отозвались хором пятеро звероловов, продолжая жевать, и приняли нас в свою компанию. Только после сытного угощения они обратили внимание на Чюпкуса.

— Недурен, видна порода, — голосом знатока процедил один.

— Не то говоришь, приятель, — возразил я. — Совсем не то, любезный. За такого пса трех слонов не жалко отдать. Смотри! — Схватил я нож и зашвырнул подальше в темный лес. — Ищи! — приказал Чюпкусу.

И через минуту этим самым ножом, как ни в чем ни бывало, резал хлеб. Охотники глазам своим не верили. Тогда я расшвырял все железные предметы да еще и иглы в придачу. Чюпкус нырнул в чащу и сразу же вернулся, облепленный железками, как дикообраз. Отряхнулся, но ножи, вилки, иглы и лопатки только забренчали, стукаясь друг о дружку, и продолжали висеть на нем, как привинченные.

— Ну и чудеса, — качали головами видавшие виды охотники. — При таком вооружении даже лев, и тот не рискнет подступиться.

И звероловы решили испытать нас на охоте.

Наутро я хорошенько напоил Чюпкуса и пустил в лес. Стал он перебираться через поваленное бурей дерево и обнаружил берлогу, где жила семейка бурых медведей. Обступили охотники дерево, начали совещаться, что предпринять. А я их спрашиваю:

— Слышал ли кто из вас, что приключилось со старым моржом после того, как он сбежал из цирка и стал в море проржавевшими минами баловаться?

Охотники — только пожали плечами и развели руками. А когда я кончил свой рассказ, старший из них хмуро процедил:

— Поздно нам профессию менять.

Тогда я им во всех подробностях выложил, какая расплата ждала нейлонских молодцов и чего я насмотрелся в этой продымленной, как копченая колбаса, стране. Они устыдились и пообещали:

— Последний разочек поохотимся и больше никогда не станем заниматься этим постыдным ремеслом.

— Ну, если вы раскаиваетесь, — предложил я, — давайте наварим сонного зелья, опоим медведей, и дело с концом. Спящего зверя легче легкого в клетку затолкать, а неспящего — еще как повезет…

— Хороший план, да проволочка велика, — ответил старейшина охотников. — Мы и так еще ничего путного не добыли. А дома детишки хлеба дожидаются…

И решили они охотиться старым способом. Он, мол, вернее. Положили в дупло стоявшего по соседству дерева мед диких пчел, а у входа подвязали на веревке увесистую колоду, приготовили сеть из прочных веревок, засели в кустах и выжидают.

Я тоже времени даром не терял, — вскипятил котелок воды родниковой чистой, всыпал по горсти белены пополам с кострецом, пахучей гвоздики и душистой черники, тертого дурмана да молотого бурьяна, муки квашеной да соли жареной, мышиного сала, черепашьего кала, дубового сена да морской пены, сноп листа прелого и щепоть маку белого. Перемешал все тщательно, разогрел основательно, пропустил через голенище, чтобы смесь была чище, и стал остужать, приговаривая:

— Эники, беники, варись, да не рута, варись, зелье люто, эники, беники, трали-вали, чтоб напившись год дремали, эники, беники, варись, зелье мятное, вкусное, ароматное… Бац! — заклятье было произнесено, сонное зелье готово. Теперь оставалось напоить медведей. Дело хитрое, но ведь и у меня котелок варит, соображаю, что к чему. Наполнил я зельем резиновые мячи, натыкал в них иголок, да не простых, а тех, которыми доктора уколы делают, и вышел поглядеть, как там дела у звероловов.

В самую пору поспел.

А у них вот что получилось. Как только запах меда разнесся по лесу, над поваленным деревом показалась голова медведицы. Она повела носом, заворчала и стала облизываться. Потом начала озираться по сторонам, отыскивая лакомство. Я мог в любую минуту усыпить медведицу, стоило пустить заряд с чудодейственным зельем, но решил не вмешиваться, потому что давно уже убедился: упрямцев можно научить уму-разуму только одним способом — дать им отведать неприятности, которую они сами для себя состряпали.

Медведица потопталась, поострила когти о кору, поднялась на задние лапы и долго принюхивалась, поводя мордой. Сообразив, откуда идет запах, лениво полезла на дерево. Но у входа в дупло, где так заманчиво пахло, на ее пути очутилась колода. Медведица попыталась оттолкнуть бревно, оно закачалось на веревке из стороны в сторону, не пропуская лакомку. Медведица толкнула посильнее и сунулась было к дуплу, но получила увесистый удар. Рассвирепев, она двинула бревно изо всех сил, колода в тот же миг вернула удар. И заварилось… Медведица лупила колоду, колода лупила медведицу, в лесу отдавалось эхо глухих ударов. Удар, еще удар, колода ответила таким же, и медведица свалилась с дерева. Но не на землю, потому что охотники, пока она сражалась с колодой, успели расстелить под деревом сеть. Лакомка угодила прямехонько в расставленную ловушку и запуталась. Тотчас же к ней подскочили звероловы, опутали веревками, связали беднягу крепко-накрепко и уже собирались сунуть в клетку, как вдруг из берлоги вылез огромный медведище. Увидев, что сотворили непрошеные гости с медведицей, он ринулся в бой, только клочья от сети полетели во все стороны.