Андрей Лях - Синельников (сборник рассказов)

— Да никакой он не больной и все прекрасно понимает, — ответил я. — По-моему, он что-то задумал. Вообще тип какой-то трагический.

— Все это вздор, — оборвал наши излияния Старик. — Володя, извини, но ты меня разочаровал. Свое знаменитое вдохновение ты потратил на рутинное милицейское расследование. Даже если твоя затея с этой девушкой — Жанна ее зовут, да? — если эта провокация и сработает, нам все равно нечего ему предъявить. Вы арестованы, потому что в подвале разорвало куртку нашего сотрудника? Сахно надо брать с поличным, и только так, надо было придумать какой-то ход с этим прибором, вот на что ты должен был употребить свои таланты, а не стращать по школам отличников народного образования.

— Георгий Глебыч, вы что же, считаете, что я не прав и вся версия насчет Сахно — ерунда?

— Да в том-то и беда, что ты, скорее всего, прав… Володя, у нас цейтнот, нам на пятки наступает ФСБ, а к ним подбирается ГРУ — разнюхали, слетаются… Нас тут даже прокуратура не защитит.

Старик покосился на Игорька, и я понял, что слышу продолжение какого-то недавнего спора. Граф Ивлев тут же взвился.

— Разрешите мне. Хотим мы того или нет, в наших руках судьба гениального открытия и гениального физика. Да, он воспользовался знаниями для сведения личных счетов, попытался ликвидировать воровского авторитета, но заметьте — не продал своего изобретения в Америку, не обогатился за этот счет — значит, в этом человеке жив патриотизм. Без сомнений, Сахно владеет записями Пономарева-старшего, это национальное достояние, поймите, мы стоим на пороге пересмотра самых фундаментальных понятий современной физики…

— Пересмотром понятий пусть занимается академик Деркач, — зарычал Старик. — А у нас свои заботы, Игорь Вячеславович. Пусть я худший патриот, чем Сахно, зато понимаю некоторые простые вещи. У нас нет ни малейших оснований его задержать, да и володина куртка пока что целехонька, а вот чекисты без всяких оснований уволокут твоего патриота куда ворон костей не заносил, и завтра все его секреты всплывут у американцев, а послезавтра эти же американцы решат, что нашу нефть они могут прекрасно добывать и без нас. И это еще в лучшем случае. А в худшем мы подарим какому-нибудь подонку такую власть, какая ему во сне не снилась, и во первых строках он избавится от нас с вами, уважаемый Игорь, потому что мы станем категорически не нужны во всероссийском масштабе. А дальше начнется такое, о чем лучше не думать и чего мы, на наше счастье, уже не увидим.

Игорек мрачно отвернулся.

— Все равно, я совершенно не согласен с таким приказом. Путь уж лучше огласка.

— Огласка чего? — ехидно поинтересовался Старик. Мне стало не по себе.

— Минуту, господа офицеры. Вы о чем? Какой приказ?

Игорек взглянул на меня с тоской.

— Да такой. Тебя небось и пошлют, Терминатор хренов.

Жанна оказалась крохотным встрепанным воробышком уже известного возраста — скорее даже не воробышком, а ежиком, благодаря стоящим клином коротко стриженым волосам и острому курносому носику — ни дать, ни взять, персонаж мультфильма. У Полины из одной ноги можно было бы сделать двух таких. Задрав голову, подруга преступного физика смотрела на меня со смесью ужаса и восторга.

— Саша говорил, что вы придете, — восхищенно прошептала она.

— Он что, здесь? — аккуратные немецкие пупырышки «вальтеровской» рукоятки тут же вдавились мне в ладонь.

— Нет, — все с тем же энтузиазмом откликнулась Жанна.

— Ага, — я понял, что надо ковать железо, пока горячо. — Вот что, Жанна, позвольте, я войду, и поговорим.

Через прихожую, завешанную какими-то халатами и фотографиями, мимо навороченного, в шлангах и амортизаторах, рогатого спортивного велосипеда я энергично препроводил ее на кухню, причем моя ладонь заняла у нее примерно полспины.

— Жанна, — сказал я, усадив ее на табуретку — крошка-ежик переплела пальцы прижатых к груди рук, сжавшись и по-прежнему глядя на меня расширенными глазами. — Отвечайте мне прямо и немедленно — за что он убил Логвинова и Каменцева?

— А вы знаете, — закричала Жанна, но опять-таки шепотом, — какие это были мерзавцы? Как они над ним измывались?

— Ничего не знаю, — меня терзало скверное предчувствие и до сердечной тоски захотелось закурить. — Это связано с компанией «Магма»?

— Нет… то есть я об этом ничего не знаю, ни о какой «Магме». Они над ним издевались в школе. Травили его, как могли… настоящие фашисты.

Действительность заскользила из-под пальцев.

— Ну да, а учителя труда он убил за то, что тот заставил его делать ручку для совка.

— Этого я не застала, я тогда училась в другой школе. — Жанна даже вытянула шею в страстном желании убедить. — Но он как-то страшно унизил Сашу, заставил его убираться, Саша занимался у него в каком-то кружке, вырезал… я не помню… кажется, подводную лодку…

Я тяжело опустился на стул с красной подушечкой и бессмысленно уставился на облупленную раму окна. За окном ветер качал ветку тополя с тремя оставшимися почерневшими листьями. Истина имеет свой собственный, неповторимый аромат; ложь может выглядеть в двадцать раз убедительней, но такого аромата у нее нет, и здесь не ошибешься. Я понял, что ежик не врет и ничего не путает, и я на самом деле столкнулся с развязкой старинной школьной распри. Ко мне вдруг подступила невыносимая усталость, иметь дело с безумными — тяжкая работа.

— Мать вашу конем так нехорошо через семь гробов с присвистом! — заорал я. Все Светы стервы, все Жанны чокнутые, закон природы, ничего не поделаешь. — Вы были детьми, учились в школе тридцать лет назад, какого хрена? Да что бы там ни было, за это не убивают!

— Саша говорит, — патетически заявила Жанна, — что настоящая жизнь была именно тогда. Ну, и еще немного в студенческие годы, а дальше пошло уже сплошное корыстолюбие. Знаете, я тоже не понимаю этого странного напутствия: «Сегодня вы вступаете в жизнь…» А до этого что было? Смерть, что ли? — она выразительно пожала воробьиными плечиками.

— Что он за такой чертов Питер Пэн, — пробурчал я. — Вечно хочет оставаться ребенком? И народ при этом крошить?

Тут моя хозяйка поспешила сменить тему.

— Давайте я вас угощу чаем, — предложила она, вновь глядя на меня сияющими глазами. — У меня совершенно потрясающий цейлонский чай, представляете, настоящий, со Шри Ланки! Спорю, что вы такого даже не видели!

— Давайте, — согласился я. — И продолжим нашу изящную беседу. Кого еще он убил?

— Не знаю, — Жанна оглянулась на меня с прежним ужасом — невероятно, с какой скоростью менялись у нее настроения. — Кажется, еще этого парня… ну, который мучил его в армии. Скажите, что ему грозит? Что с ни могут сделать? Он ведь гениальный физик!