Татьяна Устименко - Хроники Рыжей (Трилогия)

Самое страшное чувство, которое только можно испытать в жизни – это надежда. Ланс давно постиг эту парадоксальную истину. Надежда, в отличие от своих единоутробных сестер – веры и любви, необычайно живуча, и обычно умирает последней. Стенает, корчится под настигающими ее ударами судьбы, но продолжает из последних сил цепляться за существование, дышать, вздрагивать и харкать кровью. Надежда – конечный, бесплотный, вымученный шанс страдающей души. Живучая, как и все бастарды. Надежда – ложный свет несбыточных желаний, единственная путеводная нить. Жажда любви, вера в справедливость, желание мести, поиск смысла жизни, все это называется одним коротким словом – надежда. И Ланс надеялся, всматриваясь в темнеющий горизонт, туда, где бурная река Оха вливалась в бескрайнее Ликерийское море, что долгие годы ожидания приведут его к заветной цели. И он, наконец–то, найдет того, кто зачал его – изгоя и полукровку, а затем безжалостно бросил и обрек на мучительную погибель благородную Марготу де Вакс. Ланс жаждал отмщения.

Погрузившийся в безрадостные размышления полуэльф не услышал подошедшего к нему Маллера и очнулся, лишь ощутив дружеское прикосновение мозолистой, заскорузлой от канатов ладони. Пират участливо потрепал Ланса по плечу, старясь скрыть овладевшее им волнение.

– Догадываюсь, о чем ты грустишь, родич! – капитан кашлянул, отводя глаза. – Наверно следует признаться, что наш клан с лихвой заплатил за горе, причиненное твой матери. Де Ваксы конечно же понимали, что Маргота стала жертвой собственной наивности и неопытности, попав в руки безжалостного совратителя. Но незаконнорожденный ребенок, да еще эльфийской крови – дитя из семени врага…, – пират горестно вздохнул. – Боюсь, они придавали слишком много значения родовой чести, которая оказалась запятнанной. Вот только, по моим меркам, эта честь не стоила ее загубленной жизни и твоей тяжелой доли. Боги заслуженно покарали моих предков. После бегства Марготы, не выдержавшей унижения и издевательств, их жены стали бесплодными, семья вскоре обеднела и утратила былое величие. Так великая Аола наказала жестокосердных.

Лансанариэль слушал Маллера молча, печально затенив длинными ресницами свои прекрасные глаза. Одинокая слезинка скатилась по бледной щеке и канула в изгибе подрагивающих губ. Заметив отчаяние друга, могучий Огвур мягко обнял его за тонкую талию, привлекая на свою надежную грудь голову полукровки, девически беззащитную и хрупкую. И ни один, даже самый грубый язык, не повернулся бы для того, чтобы назвать эту пару, являющуюся олицетворением пусть не привычной, но светлой и чистой любви, каким–либо грязным или обидным словом. Ланс всхлипнул, пряча лицо в ладонях орка, рядом с которым отступали назойливые ночные кошмары, и уже не было так одиноко и страшно. Ведь совсем не важно, какую форму принимает земная любовь, если она – истинная.

– Смотрите, друзья! – пират указующе вытянул руку, очерчивая линию горизонта. – Мы вышли из озера богини, поднялись по реке Охе и почти достигли места ее впадения в Ликерийское море. При благоприятной погоде, мы будем на Поющем острове через три–четыре дня. Не исключено, что там вас ожидает разочарование, но возможно…, – он порылся в лежащей у его ног сумке, извлек какой–то сверток и протянул его Лансу, – именно это поможет тебе отыскать отца.

Полукровка удивленно развел ладони, принимая нежданный подарок. Сверток неловко скользнул по его пальцам, зашелестел, зашуршал и развернулся в легкий, невесомый плащ. В лучах заходящего солнца, ткань ослепительно рдела кровавым багрянцем, отливая излюбленным цветом королей и богов. Врожденно величавым жестом, Лансанариэль набросил плащ на свои плечи. Насыщенные оттенки бесценной ткани как нельзя лучше подошли к его роскошным, светлым волосам и изумрудным глазам. Что–то дрогнуло и неуловимо изменилось в чертах наблюдающего за ним Маллера:

– По преданию, этот плащ принадлежал твоему отцу, подарившего его Марготе. Только эльфы умеют выделывать такую ткань, не подверженную влиянию времени. А глядя на тебя сейчас, я начинаю осознавать, что скорее всего – твой отец принадлежал к самому знаменитому эльфийскому роду в клане Синей розы.

– Я убью его! – хрипло выдохнул Ланс, комкая ткань. – Я чувствую его душу, отпечатавшуюся на плаще! Он само зло, холод, лед, жестокость! Он растоптал мать, словно отцветшую лилию! Его преступление перед ней можно смыть только кровью. Из–за него она прошла через потерю любви и веры в добро, через унижение и боль…

– Если тебя ударили – забудь, если ранили – прости, если предали – вспомни, вспомни все разом и убей обидчика! – неразборчиво проворчал Огвур, предостерегающе притрагиваясь к рукояти грозной Симхеллы. – Это закон орков!

– Но эльфы сильны! – заботливо предупредил пират. – Выступая против них, вы выказываете себя либо дураками, либо отчаянными храбрецами!

– Справедливость должна восторжествовать! – непреклонно отчеканил Ланс.

Он протянул руку Огвуру, и их пальцы крепко переплелись.

– Два дебила – это сила! – иронично проворчал Маллер, но нотки чего–то похожего на уважение невольно проскользнули в его насмешливом голосе. И он злорадно посочувствовал далекому бесчестному эльфийскому выродку, сумевшему неосмотрительно нажить себе столь опасных врагов.

«Если и существует земля обетованная, то несомненно – она находится здесь!» – лениво размышляла я, сквозь полуопущенные ресницы восторженно рассматривая открытое окно, находившееся прямо передо мной. Невесомый, теплый ветер приподнимал легкие кружевные гардины, донося из сада медвяный аромат цветущей липы. Деловито гудели мохнатые пчелы, перепархивая от цветка к цветку, и трудолюбиво собирая сладкий, как патока нектар. Так и грезилось, будто наяву – я сижу за легким ротанговым столиком на фоне вот этого не земного, чуть серебристого неба и неторопливо попиваю чай с янтарно желтым, липовым медом…

– Чашку то возьми, фантазерка! – послышался негромкий мужской голос.

Я резко повернула голову и вскрикнула от счастья.

Рядом с моей постелью стоял Астор, облаченный в одни лишь непритязательные парусиновые брюки, и протягивал мне тоненькую, просвечивающую фарфоровую чашечку, изливающую упоительный запах трав и сладостей.

– Попробуй, тебе понравится, – спокойно, по–домашнему предложил он, – бергамот, чабрец и чуть–чуть мяты. Мой личный рецепт…

Глаза мужа лукаво улыбались, и я впервые заметила две крохотные морщинки, отходившие от внешних уголков век. А эта предательская нить седины, блеснувшая на виске, в густой копне его белокурых волос… Я всхлипнула.