Игорь Соколов - Любовь в эпоху инопланетян

Я долго целовал ее, а потом излился в ней всем своим существом…

Огромная вспышка миллиарда крохотных частиц устремилась в глубины ее нежного лона, в темноту ее волшебных яйцеклеток, и там зародилась новая жизнь…

А на следующий день мы сидели с ней вдвоем на холме над Окой и пили из горлышка одну бутылку на двоих «Шампанского» и смеясь, целовали друг друга…

– А ты не боишься, что он узнает, – спросила она меня, но я замотал головой, и еще крепче прижал ее к себе, а еще я оставил на ее шее предательский засос… Я как собственник пометил ее тело, назвав про себя своим…

А потом вечером рядом со мной возле сквера остановился черный джип «Бмв» сх5» и меня стали избивать четверо верзил…

Но я уже побывавший в Чечне, превратил их тела в кровавое месиво, я бил их ногами, понимая, что если это не сделаю я, то они меня просто убьют…

Через час она открыла мне дверь и я столкнулся лицом к лицу с ним, с надменным гордым и хвастливым существом, которое уже целилось в меня из пистолета, но я увильнул от пули, она лишь расцарапала чуть-чуть левое плечо, а затем я выбил у него ногой из руки пистолет и стал бить его ногами…

Я понимал, что должен убить его или он убьет нас…

А через день мы купались с ней в Средиземном море…

Я знал, что нас уже ищут, но жизнь казалась мне сказкой с ней, моей волшебной и дорогой мне женщиной…

Так мы часто рискуем всем из-за своей любви и не думаем ни о каких последствиям…

Мы просто слепо как звери хотим взять свое и берем, а если нам не дают, то мы отнимаем силой, как и в Царстве зверей, мы, самцы бьемся насмерть друг с другом из-за самок, чтобы инстинктивно продолжить свой уже заранее несчастный род…

Через месяц мы вернулись в Россию, и меня взяли прямо с трапа самолета…

Мне выкрутили руки, надели наручники, а потом долго избивали в камере…

Ее муж оказался родственником одной большого человека, и поэтому меня били смертным боем, но я все равно был по своему счастлив, что не дал ему ее, и что заронил в нее свое семя…

Пусть у нее будет другой мужчина, но он уже будет вынужден воспитывать нашего с ней ребенка, и дальше моя кровь будет поступать в сосуды нашей бесконечной Вселенной и мой род продолжит дальше свое существование, и пусть даже никто уже не вспомнит и не узнает о моей большой любви, главное, что она осталась жить в моем сердце, а остальное уже ничего не имеет значения…

Я решил свою проблему… Я полюбил, я добился любви и посеял свое семя… Аминь!…

27 лет я спасался от всех в своей келье… Молился Богу…

Молился перед иконой Божьей Матери и кадил ей… Во время сна я не знал постели и опирался на дубовые костыли, которые соорудил сам для собственных мучений…

Я спал, опираясь на них, потому что не верил ничему и никому кроме Бога… Люди были злыми и жестокими существами…

Они постоянно истребляли себя голодом, войнами и болезнями, которыми заражали себя из-за блуда…

И самое страшное, что они не верили в Бога…

Даже в храм они приходили, чтобы пустить друг другу пыль в глаза и покаяться во всех мыслимых и немыслимых грехах…

А вдруг он есть, Бог и не простит их, если не покаятся… Лицемеры…

Все живут только ради себя, а я спасаюсь от всех в келье и молюсь…

Я уже прослыл в нашем монастыре святым… Я пил одну воду и ел черствый хлеб… Я молился и спрашивал Бога, зачем я живу?! Но Бог молчал…

Тихий и мудрый, он умел таиться в темной Вечности, откуда никто и никогда не приходил… И даже наши мысли об аде и рае взяты от вечного антогонизма, конфликта вещей, о котором писал Платон…

Добро и Зло… Свет и Тьма… Мудрость и Глупость… Молчание и Речь… Смертное и Бессмертное… Тело и Душа… Мужчина и Женщина…

Луна и Солнце… Земля поделена, как и мы на две части, на приливы и отливы, на сон и бодрствование…

На молчание и крик, на Любовь и Ненависть…

Мы вечно разделены, и в этом божественная Правда и Ложь нашей Жизни… Достоевский сказал: Жизнь – Ложь и она вечна…

И с этим можно было бы согласиться, но не совсем, ибо Жизнь по божественному это и Правда, и Ложь…

Мы разделены, а поэтому несчастны, но у нас есть Бог, которому можно молиться и искать в нем спасения…

Когда в наш монастырь потянулся народ, я ушел в лес и поселился в дупле многовекового дуба… И там в дупле я тоже молился и спасался…

И даже туда к дубу стали приходить люди, зеваки, и смотрели на меня, и улыбались… Кто думал, что я святой, а кто думал, что я сумасшедший…

Люди не могли понять меня, и я бежал из дупла…

В глухом и диком лесу я нашел на дереве заброшенное орлиное гнездо и поселился в нем…

Я питался лесными травами, орехами и рябиной, и пил родниковую воду…

Я спасался и молился, и меня никто не знал, и я тоже никого не знал…

Я жил один на один с Богом и нам с ним было хорошо…

Я ему молился, а он тихо мудро и благоговейно молчал…

Было ощущение, что он что-то ждал от меня, но чего… Я ведь молился, я постился, я голодал и мучал себя своими костылями…

Я спал на них постоянно просыпаясь, иногда костыли проваливались сквозь гнездо и я падал на ветки, иногда с дерева…

Так однажды я свернул себе шею…

И с тех пор я гляжу только в одну правую сторону, и смеюсь, и плачу, не понимая, зачем я искал себе в этой жизни лишения, неужто для того, чтобы быть святым, или чтобы увековечить свою веру в Бога…

Так, я понял, что Богу достаточно одной только веры…

А спасаться от кого и от чего, ведь мы все равно умрем, и только после смерти можем войти в Царство Божие…

Так Бог наказал меня за мое же тщеславие…

Теперь я уже не прятался и не спасался от людей, но был им совершенно не нужен, как впрочем, и они мне… И только встретив однажды женщину и навсегда поселившись в ее дьявольском лоне, я неожиданно понял, за какое наслаждение и счастье нас карает Бог… И почему карает…

Ведь погружаясь в женщину, мы совершенно позабываем о Боге…

И не молимся ему… А он обижается и поэтому карает нас…

А поэтому молитесь ему хоть иногда и думайте о нем, и он вас обязательно простит, а если и покарает, то не так строго…

Главное, верьте и вам воздастся по вере вашей…

А не верите, все равно Он вас за все простит, простит и пожалеет…

Главное, любите друг друга, любите и размножайтесь…

У нее были роскошные ноги, но я не писатель и не мог их описать и поэтому я в нее постоянно проникал. Я не смог бы описать эти безумные проникновения. Не смог бы передать те самые вечные, страстные ощущения, всплески бурного океана во время шторма, этот несущий нас в абсолютную неизвестность ветер.

Я не чувствую себя обязанным продолжать описание нашего ночного полета в небо, в бездну, во Вселенную, куда угодно, даже на тот свет, ибо и там в ней, в ее лоне я был везде сразу, ибо ничего не видел и видел сразу все, только в виде одной ослепительной вспышки с небесным громом, криком, стоном и даже странным тонким писком.