Андрей Белянин - Черный меч царя Кощея

— А вы?

— А я? — Бабка недоуменно посмотрела на меня и игриво сощурилась. — А я-то, свет мой участковый, замуж выхожу!

— ...?! ...?!! За кого? — наконец сумел выговорить я.

— Да за фон Дракхена же, глупая твоя голова! Энто для всех он Змей поганый, а я его Дракошей милым кликать буду, — мечтательно закатила глаза Баба-яга, хлопая длинными ресницами и театрально прижимая руки к сердцу.

Примерно минуту мы молча смотрели друг на друга.

— Вы шутите! — наконец догадался я.

— Ничего я не шучу, — вполне серьёзно ответила красавица. — Забирай мелочь энту надоедливую и дуй в родное отделение. Поревёт-поревёт да и утешится. Вона хоть с Митенькой шуры-муры замутит...

— А вы?!

— Я ж тебе сказала русским языком: я замуж выхожу! Чего тебе непонятного?

— Всё, — подумав, решил я.

Земля уходила из-под ног, и, образно выражаясь, так меня ещё никогда не кидали через бедро, с размаху, спиной об каменную стену Московского Кремля. Причём так, что на верхушке башен красные звёзды закачались...

— Ой, чё ж я делаю, чё ж творю-то, аж самой страшно, — на миг опомнилась глава нашего экспертного отдела, вовремя ловя меня под мышки.— Ты присядь, присядь, Никитушка! Ничё ить такого-то не произошло, верно? Да и тебе самому без меня, старой, лучше будет, а?!

— Вы не старая.

— Это только телом, а душой да разумом — ох, прошлые года не замажешь, не сотрёшь...

— Я против.

— Чего против, участковый?

— Против того, чтоб вы выходили замуж за Змея Горыныча, — по-детски упёрся я.

— Значит, как тебе по первой любви жениться, так за-ради бога! А как мне, одинокой женщине, свою жизнь устраивать, так и хрена лысого?!

— Не выражайтесь.

— А с чегой-то?! — удивилась Баба-яга. — Пятнадцать суток мне выпишешь?

— Просто вам не идёт. Всё-таки сотрудница милиции, глава экспертного отдела.

— А-а, энто правильно. Вот сёдня ж те заявление об уходе подам и выражаться буду-у... как тока душа пожелает! — удовлетворённо улыбнулась молоденькая бабка, упирая руки в бока. — А чего? Ежели не в общественном месте да не при детях, так имею право! Али думаешь, я с ума сошла?!

Я дождался, пока она отвернётся, и молча врезал бывшей своей домохозяйке ребром ладони в основание черепа. Чернокудрая красотка рухнула как подкошенная, кривым красивым носиком в персидский ковёр.

— Да, вы сошли с ума, — несколько запоздало, но спокойно ответил я, связывая ей руки за спиной какой-то подходящей тряпкой. Потом обернулся и направился к подпрыгивающей на табуретке Маняше.

— Тьфу... ой! Я не в вас! — затараторила кузнецова дочь, как только я вытащил у неё кляп. — Спасибо вам! Правильно вы её приложили, потому как Змей Горыныч меня одну любит! Меня! Я за него замуж пойду, а не энта Яга-разлучница! Ишь чего удумала, на чужого жениха глаз положила, а? Да у нас на деревне за такие-то вещи все волосья повыдёр... упс?!

— Всё ясно. — Я вновь затолкал синий платочек в распахнутый ротик Маняши. — Это уже групповое помешательство. Что ж, будем лечить на месте. Холодный душ, обильное теплое питьё, а если надо — красивые смирительные рубашки с длинными рукавами.

Вопрос, конечно, как мне теперь их двоих на своём горбу из замка вытаскивать? Понятно, что по одной, что не обеих сразу, но всё равно — как? Дороги я не знаю, посох не брошу, а оставить их тут даже в связанном виде — это начинай всё с начала. Они сговорятся и выберутся, а мне ещё и засаду устроят за то, что я их замуж не пускаю.

— Ну ладно Маняша, девушка простая, вниманием не избалованная, ей голову задурить — плёвое дело, — продолжал рассуждать я, маршируя по комнате от одной пленницы к другой. — Но Яга-то! Эффектная женщина, умная, образованная, с огромным жизненным опытом, и вот так поддаться на де­шё­вые чары фон Дракхена?! Ладно бы она не знала, какой это гад! Так ведь вместе против него пошли, и она сама... сама...

Я замер, уставившись на дуло европейского мушкета, смотревшее на меня из дверного проёма. Сам мушкет, как вы уже поняли, держала в полных ручках личная бесовка Змея Горыныча. Василиса дунула себе под нос, сдувая свесившуюся прядку волос, и холодно попросила:

— Руки вверх!

— И вам здравствуйте, Василиса, как вас там по батюшке, Никодимовна? — устало выдохнул я. — Не могли бы вы зайти попозже? У меня тут пока куча дел.

— Верю, — ни капли не удивилась она. — А в чём именно проблема?

— Весеннее обострение.

— Так ведь осень на дворе.

— А этим двум белкам-невестам всё равно! Да опустите вы это дурацкое ружьё! Хотели бы выстрелить, так давно бы пальнули.

— И то верно. — Василиса опустила тяжело стукнувший прикладом об пол мушкет и прислонила его к стене. — Опять нас кривая дорожка свела, Никита Иванович...

— Можно сразу к делу?

— К какому? — чуть покраснела она. — Ты ж вроде женат ещё, да и я не из тех, кого только пальчиком помани...

— Вот упала шишка прямо мишке в лоб, — чтобы не выругаться матом при трёх девушках сразу, чётко продекламировал я. — Стишок. Помогает переключиться. А то нервы, стресс, нагрузка на сердце и всё такое... Какого хренодёра ростовского вы все тут только об этом и думаете?!

— Ты ж сам намекнул — сразу к делу...

— Нет, мать вашу, милую проказницу, я имел в виду другое дело! Не моё, а ваше! Что вы от меня хотите? Зачем сюда пришли? Почему не стреляли? Отвечайте быстро и по существу!

Василиса Премудрая попятилась под моим напором и опустила глаза. Её нижняя губа выпятилась, как у обиженной первоклашки...

— Чё орать-то сразу? Я уж часа два за вами слежу. Как дьяка встретили, как чету царскую освободили, как их с волком Митей домой отправили. Не волнуйтесь, уже внизу они, по трубе скатились, пошли избушку искать.

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Толстая царевна хлюпнула носиком. — Горыныч супругу вашу в небеса кататься повёз. Слетают галопом по Европам, покажет ей там всякое, города заморские, диковинки чудесные, а уж как вернутся, так она ему сама на шею вешаться станет. Дело знакомое...

— С вами он поступил так же?

Василиса молча кивнула.

— Понятно.

— Шесть лет назад меня из родного дома украл, жениться обещался, а сам бесовкой обернул да и бросил. Сожрать хотел, потом передумал. Сказал, что, покуда я в нём научный интерес вызываю и приказам не противлюсь, жить буду...

— Что ещё за научный интерес? — почему-то зацепился я.

— Кормит он меня, — шёпотом призналась красная, как кетчуп, девушка и, плюхнувшись задом на пол, разревелась: — Таблетки пить заставляет! Хочет, чтоб я ещё толще стала-а! А я ж как тростиночка была, стройней вашей Олёны, а он... а ему... Говорит, к зиме жирной пищи прикопить надо. Теперь девиц сразу жрать не станет, а раскормит, как меня, таблетками, и уж тогда... Не хочу толсте-э-эть!!!

Честно говоря, вот такого психологического разворота я никак не ожидал. Баба-яга ещё не пришла в себя, неугомонная Маняша елозила на табурете так, словно хотела выйти в туалет, но по глазам было видно, что мечтает она лишь об одном — задушить предательницу Василису! Ну и нас с бабкой, как свидетеля и конкурентку, до кучи. Семь бед — один ответ!