Юрий Гаврюченков - Черный пролетарий

Щавель и отец Мавроди откланялись, оставив высоких должностных лиц обсуждать государственные секреты, и по коридорам власти выбрались из мэрских покоев.

Проход в резиденцию мэра охраняли дюжие ахтунги с церемониальными штыковыми винтовками. Парадные кепки-восьмиклинки, усы подковкой, кожаные жилетки. Под сбруей с массивными кольцами-стяжками бугрились мускулы, прокачанные в тренажёрных залах. Лишённые волос руки, густо покрытые затейливыми татуировками, не оставляли на образе великолепной мужественности ни малейшей лазейки для просачивания в душу женской нежности. Верные друг другу и запомоенные перед всем миром, ахтунги были готовы служить государству до потери пульса.

Отец Мавродий вызвался проводить Щавеля до казарм, сославшись на любовь к прогулкам. Старый лучник с пониманием отнёсся к дипломатической уловке священника, он тоже хотел познакомиться с напарником, принюхаться и завтра начать работать в полную силу. Извозчика ловить не стали. Протиснулись между чиновничьими каретами, ожидающими на площади перед мэрией, и свернули на освещённый фонарями проспект Льва Толстого. Несмотря на поздний час, жизнь в центре бурлила. Фланировали франты с барышнями под ручку, тусовались весёлые компании, были открыты решительно все заведения. Там били ключом гулёжь и кутерьма. Смех, звон бокалов, хруст французской булки. Кавалеры чуть пьяные, гимназистки румяные. Звучали вальсы Шуберта. Щавель полагал, что по случаю всенародной трагедии объявят траур, временно закроются кафе и рестораны, но не тут-то было. Обывателя встряхнули, и Муром забурлил.

— У вас когда-нибудь город спит?

— Великий Муром никогда не спит! — в голосе священника скользнула гордость за свой греховный город.

Щавель подумал о Лихославле, круглые сутки погружённом в печальную дрёму. Вспомнил Москву, с наступлением темноты забывающуюся тревожным сном. Пробуждающуюся в кровавом угаре Спарту. Владимир, исправно работающий и крепко дрыхнущий. Мысль перетекла на опального городничего Декана Ивановича, томящегося под следствием в застенках Владимирского централа, о его двурушничестве, причина которого начала проясняться. Только оказавшись в неспящей столице Великой Руси можно было понять стремление обзавестись тут недвижимостью и поселить детей. Щавель и сам бы так сделал, если бы мог. И понятно стало, почему во Владимире никто не сподобился доложить князю Лучезавру. Работать на родине, где лучше платят, а отдыхать за границей, где слаще жить, было для владимирцев делом таким же естественным, как для эльфов мотаться в чухну.

— Постоянно жрать, гулять и не спать быстро надоест, — вслух прогнал досаду Щавель. — Вот, у меня в Тихвине благодать — берёзки, виселицы, окушки в речке. Ни воров, ни терроризма. Тишина, спокойствие.

— Наслышан, — с почтительностью отозвался отец Мавродий. — Для репутации важен размах, а не итог. История надолго запомнит правление князя Лучезавра. Вы преуспели в насаждении духовности.

— Духовность есть главный капитал Святой Руси подобно тому, как гламур и пафос являются основным капиталом Поганой Руси с её человекопротивной Москвой.

— А в Ингерманландии? — осторожно спросил хитрый грек.

— Ингерманландия есть колония Святой Руси, поэтому наш капитал — духовность с примесью неизбежного, присущего всем там эльфизма. Эльфы остались последними хранителями культурного наследия великих предков. До Большого Пиндеца в наших краях стоял огромный прекрасный город, в котором жило столько людей, сколько во всей чухне. Он был столицей гигантской державы, над которой не заходило солнце. И даже после того, как московские чародеи интригами и колдунством отжали столичный статус, город сохранил звание сердца культуры. Этот город был исполнен достоинства и несокрушимой чести, он никогда не был захвачен врагом, хотя и подвергался жестокой осаде. Он так и канул на дно морское непокорённым, когда в противоположной части геоида поднялся из пучин Р'Лайх и на Землю упала тьма.

— Вы про Петербург?

— Мы не произносим это слово. Эльфы забыли его, вычеркнули из памяти как психическое увечье.

— То есть у вас эльфы командуют?

— Командую я, но эльфы населяют Ингрию со времён Большого Пиндеца, и люди невольно переняли часть их обычаев. Этот город оказался священной разменной монетой, которую духи земли заплатили царице вод и осьминогов за пробуждение Ктулху. Ничего не поделаешь, что кому-то выпало жить в то время в том месте.

— Поднявшееся опустится, а опустившееся поднимется, как написал в древней книге безумный джентльмен из заморского города Провидение, — явил неожиданную начитанность грек. — В его пророчестве говорилось, что когда звезды займут благоприятное положение, из земли восстанут её черные духи, призрачные и забытые, полные молвы, извлеченной из-под дна забытых морей. Тогда великий каменный город вновь предстанет пред ликом Солнца.

— Как весы, — пришло Щавелю удачное сравнение. — Когда звёзды сложились нужным образом, под их притяжением чаша Р'Лайха пошла вверх, а противоположная чаша вниз.

— Ты чтишь Ктулху?

— Нет, — отрезал Щавель. — Ктулху у нас хорошо знают, но обращаются к нему конченые люди. Быть культистом в краю, исполненном эльфийской скорби и неизбывной душевной боли по великой трагедии, значит быть непонятым окружающими. Хотя кто-то добровольно становится рабом Ктулху ради кратких благ, щедро раздаваемых Им. Таких людей нетрудно опознать по опрометчивой тяге к материальным благам и стремлению решать вопросы с наскока. Они уходят в леса, чтобы грабить караваны и имать гусей. Мы в этой нашей Ингерманландии на них охотимся, а они всё не переводятся и не переводятся. Одного такого духовного раба, молодого и сильного, я из Тихвина увёл, чтоб не вырос и не развился в Яркую Личность. Пусть в другом месте развивается, — с досадой добавил Щавель.

— А шведы? Они Ктулху чтят?

— Они поклоняются мёртвым богам. Асы погибли в Рагнарёк. Шведский престол сохраняет легитимность только по праву сильного.

Греческий священник утёр холодный пот, а Щавель продолжил:

— У шведского короля только два союзника, Армия и Флот. Флот — это транспорт, а у кого транспорт, тот и царь.

— Развитие транспортной системы необходимо для развития государства, — священник свернул в переулок, ведущий к улице, в конце которой размещались казармы. — Наше купечество объединилось в альянс для строительства коммерческой железной дороги. Она будет стыковаться с участком, который проводит по Проклятой Руси Железная Орда. Товарооборот между странами взлетит до невиданных высот.

— И мобильность басурманских войск с тяжёлой артиллерией, — закончил Щавель. — Сейчас они вязнут в проклятых землях, но когда достроят и возьмут под охрану железную дорогу, сразу наладят подвоз крупных подразделений и припасов для уверенной оккупации.