Екатерина Кариди - Голубая лига

Если бы Матильда знала…

Впрочем, хорошо, что Матильда не знала, а то ведь она со своим казарменным юмором могла и на смех поднять незадачливого поэта.

А вот Морриган знала. Она даже знала, где тот хранил свои стихи.

Так что, оставим теперь и Игровой городок, и команды спасателей, с ними все будет в порядке. И отправимся вслед за коварным злодеем и жертвой похищения.

Для Матильды все было крайне неожиданно и более чем странно. На Петрелиона она раньше никогда и внимания не обращала, и не ожидала ничего подобного, потому как, тот тоже интереса к ней не проявлял и даже не смотрел в ее сторону. И вот так вдруг…

Их трясло и крутило в разных мутных воронках, она смогла отследить несколько прыжков по мирам, но так и не поняла, как именно и куда они двигались, а потом ее ненадолго накрыло забытье. В себя леди Матильда пришла в каком-то странном помещении на руках у Петрелиона. Заметив, что она в сознании, тот поставил ее на пол и сразу же отошел, отвернувшись.

— Простите, леди Матильда, — услышала она приглушенный голос, — У меня не было другого выхода.

— Петрелион, что с вами, — она даже хмыкнула, не понимая, — Вы нездоровы?

Нездоров?! Болен он, болен! Болен! И имя этой болезни — она!

— Со мной все в порядке. Простите, я принесу Вам поесть, располагайтесь.

Он круто развернулся и вышел прежде, чем женщина успела что-либо сказать.

Располагаться.

Матильда осмотрелась. Круглая комната, просторная, окон нет, одна дверь ведет наружу, кровать у противоположной стены, стол со стулом, ширма отгораживает небольшой сегмент. Она попробовала прощупать магией обстановку — пустота и тишина. Полная.

Тааак. Комната изолирована, то ли антимагическое покрытие, то ли действие мощнейшего артефакта, сбивающее все заклинания слежения и техномагические приборы. И ведь не определишь… Но вроде, антимагического покрытия не было… стены из обычного, грубо тесаного камня. Матильда прошлась по комнате, а потом села за стол.

Петрелион появился через несколько минут, в руках у него был небольшой поднос с едой и графин прозрачного стекла с какой-то рубиновой жидкостью. Он поставил это все на стол со словами:

— Прошу вас, поешьте, леди.

Вежливо, даже чувствуется забота в голосе. И все это не поднимая головы, и не гладя на нее. Мужчина уже собирался выйти из комнаты, но она не собиралась его так быстро отпускать. Черт побери, что происходит?

— Петрелион, вы ничего не хотите мне объяснить?

Он резко мотнул головой, все так же, не поднимая глаз, и заторопился на выход.

— Нет, постойте! Я требую объяснений!

— У меня их нет, леди, — голос был тих.

Матильда взмолилась:

— Ну, Петрелион, ну, миленький, объясни мне, черт бы тебя побрал, зачем ты меня сюда притащил!

Он слегка улыбнулся, эта фельдфебельская привычка гаркать на всех приводила его в восхищение. Впрочем, в ней все приводило его в восхищение.

— Простите, леди. У меня нет объяснений.

Матильда фыркнула и всплеснула руками от возмущения. Тогда он бросил на нее быстрый взгляд из-под бровей и произнес:

— Покушайте, прошу Вас.

— Откуда я знаю, что вы меня не отравите? — она была уверена, что ее не отравят, но от избытка чувств хотелось сказать гадость.

На это бедный полуэль-полудракон вскинул на нее широко раскрытые глаза и проговорил:

— Что Вы… Я никогда не смог бы причинить Вам вред…

— А как называется то, что вы со мной сделали? Куда ты меня притащил, придурок?!

— Вам ничего не грозит, — он словно не слышал ее слов, — Поешьте, это хлеб и фрукты, а в графине лучшее красное вино моей родины. Если хотите, я могу все попробовать…

Она прошлась по комнате, давясь раздражением от бессилия. Притащил черти куда, мямлит что-то про вино своей родины. Зачем? Зачем, спрашивается? Что за блажь? Что за маразм старческий? Так вроде, ровесник Августоса и Джеффри, не такой вообще-то и старый. Что за тайны дурацкие?!

Может и правда, поесть?

— Ладно. Давай сюда свои фрукты.

Тот с готовностью начал расставлять на столе приборы, а Матильда спросила:

— А мяса нет?

Надо было видеть, как бедняга смущенно завозился:

— Простите, моя Госпожа… Но в ближайшее время мне не удастся выйти поохотиться, а потом…

Он не стал продолжать, просто поклонился и ушел.

Не стал говорить, что потом. Потому что этого потом у него не было. Действие артефакта, скрывающего их нахождение, закончится через сутки, а после их обязательно найдут. Рано или поздно. И все. У него есть сутки, может, чуть больше, на то, чтобы побыть рядом с ней. А потом…

Он не хотел думать, что будет потом.

У него есть эти сутки. Петрелиона переполняло отчаяние и какой-то безумный порыв, ведь он умрет от тоски, если… С другой стороны, он умрет от тоски, если не попытается.

Его королева сидела в комнате, за этой самой дверью.

Петрелион присел на пол, прислонившись к двери боком и облокотившись руками о колено. Он держал ее в плену свою королеву, целые сутки она будет с ним. Горькое счастье, потому что он никогда к ней не прикоснется…

Сами собой с его губ сорвались строки стихов. А потом они просто полились из его истерзанного сердца.

Фрукты были сладкие, сочные, а хлеб на удивление вкусный, свежий и ароматный. Матильда даже подивилась, откуда это ему удалось достать свежий хлеб, ведь Петрелион все время ошивался там, в Игровом городке. Потом Железная леди решила не заморачиваться на эту тему, а просто получать от еды удовольствие. Мммм… А вино какое! Она еще никогда не пробовала такого, хотя уж за свою-то жизнь пришлось перепробовать много разных напитков.

Королева медленно смаковала бесценную рубиновую влагу в высоком бокале, который, кстати, тоже непонятно как тут оказался, но это сейчас не важно, подумалось ей. И только решила предаться размышлениям на тему своего загадочного похищения, как вдруг…

Честно? Она была удивлена.

Он читал стихи, и читал их прекрасно. И стихи были прекрасны.

Завороженная, Матильда затихла. Сколько это продолжалось? Время словно остановилось, они остались одни во всем мире. И облаченные в рифмы чувства, льющиеся через край.

Он замолчал на минуту, устраиваясь поудобнее, тут дверь открылась, на пороге стояла Матильда. Мужчина резко встал и отошел, он не был готов сейчас ее видеть, слишком обнажена была душа, слишком беззащитна. Сейчас его легче всего было ранить, может быть даже смертельно.

Раздался тихий голос королевы:

— Господи, как прекрасно…

Что всколыхнулось в его душе от ее слов, он бы и не смог сказать, но вздохнул с облегчением, словно до этого слишком долго был под водой и задыхался.

— Господи, как это было прекрасно, Петрелион… Неужели так еще признаются в любви женщине… Чьи это стихи?