Евгений Лукин - КАПУСТА БЕЗ КОЧЕРЫЖКИ

— Прости, — со вздохом сказал Орк. — Прости, если можешь. Так будет лучше.

Приклад карабина толкнул его в плечо. В горах долго не смолкало эхо…

Я забросал труп камнями. На этот раз автор ничего не имел против, но заставил меня поторопиться. Это больше походило не на похороны, а на сокрытие следов преступления.

Автор и я — кто из нас двоих убийца, если каждый порознь на убийство не способен? Никто? Или оба? Впрочем, каждый считает убийцей не себя, а другого. Вероятно, иначе и не бывает. Кажется, то, что я сделал, обозначается диким словосочетанием: убийство из милосердия. Похоже на запах фиалок из выгребной ямы. По автору выходит, что я человек высоких нравственных принципов, а я не могу и возразить. Может быть, существует и пытка из милосердия?

Не хочу об этом думать. Стою столбом, мерзну на ветру и не чувствую в себе ну абсолютно никакого желания что-то делать, да что там — просто жить. Куда там! Сейчас автор настучит на своей «Ижице» что-нибудь вроде: «Орк стряхнул с себя оцепенение», — и я опять куда-то пойду, поплетусь искать себе укрытие и спасать свою шкуру.

…Стряхнув с себя оцепенение, Орк двинулся вдоль обрыва на запад. Ему было все равно куда идти, и он выбрал путь в сторону солнца, подставляя лицо и тело под последние предзакатные лучи…

Карабин я выбросил. Я не мог носить оружие, которым убил друга. Автор не возражал. Карабин, в отличие от меня, выполнил свою функцию и больше не понадобится. Но вряд ли автор забыл о том, что у меня еще остался нож… Впрочем, врагов пока не видно.

…Прошел час, за ним другой. Тройное солнце село, зато вершины, окружавшие плато, заметно приблизились. На горы опускалась ледяная ночь, светлая, как все ночи на Бражнике, от бесчисленного множества солнц звездного скопления и холодная, как могила. Ветер усиливался с каждой минутой и промораживал до костей. Не будь Орк столь измучен, он еще до заката успел бы дойти до гор и отыскать убежище, где можно переждать ночь. Он шел шатаясь, и больше всего на свете ему хотелось лечь и уснуть, но это означало замерзнуть и умереть. В довершение всего он начал чувствовать муки голода…

И я действительно начинаю ощущать такой голод, что уже не в силах думать о смерти несчастного гарпийца, да простят меня читатели за беспринципность. Простят, конечно, а вот автору давно уже не мешало бы меня накормить, я не ел со вчерашнего утра, и желудок уже давал о себе знать, но так, как сейчас, — это уже слишком жестоко. Ну что ему стоит написать: «Орк не чувствовал голода, подавленного настороженностью», — или что-нибудь сходное в том же излюбленном им стиле… Так ведь не напишет! И мои глаза алчно бегают по сторонам, ища, в кого тут можно воткнуть зубы, а в затуманенном мозгу поселилось волнующее видение — большая банка консервированных сосисок. Они стоят в банке тесно, одна к одной, как солдаты в парадном строю, а сверху они облиты умопомрачительным венерианским соусом… Сейчас я съем вон ту, что торчит выше остальных. Чтобы не торчала. Вытягиваю губы трубочкой, приближаю лицо к банке…

И издаю отчаянный голодный вой, задрав голову и апеллируя к астрономическим объектам в сером ночном небе.

Нет, я вовсе не хочу сказать, что попал в какую-то совсем уж жуткую ситуацию, — наоборот, то, что сейчас со мной происходит, есть нормальное условие моего существования. Помню, на Мезозонии, крайне отсталой планете, населенной полуразумными динозаврами, мне пришлось не в пример тяжелее. Но там по крайней мере хватало провианта. По утрам, отбившись от выросших вокруг меня за ночь саблезубых растений, я поглощал наскоро приготовленный стегозавтрак, в полдень с аппетитом съедал сочный бронторостбиф, сдобренный молодыми побегами гигантского хвоща, а по вечерам мне нередко доставался птероужин, зачастую сам пикирующий на меня с самыми злостными намерениями. Этот, на мой взгляд, жестковат и к тому же любит заходить в атаку от солнца — но если его хорошенько прожарить на углях, да еще с дикой луковицей, нарезанной кружочками…

Мой рот немедленно наполняется слюной. Слюна — это единственное, что я могу сейчас проглотить, но она, к сожалению, не питательна. Мясо, вот что мне сейчас нужно. Хоть какое. А вот, кстати, и живность.

…Какие-то некрупные животные, похожие на волосатых тритонов с шестью голенастыми ногами, прыснули из-под ног и стайкой кинулись прочь. Одного из них Орку удалось убить, метнув камень. Орк съел животное сырым, без всякого аппетита, пытаясь заглушить муки голода, но так и не почувствовал сытости…

Морщась, я ел этого мелкого гада, и к горлу подступали спазмы. Какая уж там сытость, живым бы остаться. Но жив, жив. Кое-как встаю на ноги и чувствую, что с тритоном в желудке до гор мне не добраться. Я знаю, что это значит: вот-вот произойдет что-то, что радикально изменит ситуацию, и, если я что-нибудь понимаю, это произойдет раньше, чем я успею сделать три шага. Начинаю считать шаги: раз, два, тр…

…Орк пошатнулся. В первую секунду у него мелькнула мысль, что из-за усталости он плохо координирует движения, но тут же он понял, что это не случайность. И еще Орк понял, что он здесь не один…

Он сделал шаг, затем другой и попытался упереться ногами. Тщетно. Какая-то неведомая могучая сила тянула его к обрыву. Казалось, ровное, как стол, плато вдруг вздыбилось, его поверхность стала наклонной и наклон увеличивался с каждой секундой. Орк упал на землю, вжался в нее, вцепился руками в торчащие камни, уже понимая, что произошло, и сознавая, что его усилия бесполезны. Против гравитационной атаки нет защиты — но разве мог он предположить, что империя имеет гравитационное оружие да еще держит его на захудалой периферийной планете? Яростно цепляясь за все подряд, Орк неуклонно сползал к обрыву. Лихорадочно перебирая в уме события минувшего дня, он искал, где же он допустил просчет, хотя бы незначительную неточность, цена которой — жизнь. И — не находил ошибки.

Обессиленные пальцы разжались, Орк почувствовал, что стремительно падает в пропасть. Что ж, несколько секунд полета — и он найдет легкую смерть на камнях, устилающих дно каньона. Вероятно, удар о камни будет похож не на взрыв, а на щелчок выключателя, отключающего сознание…

Что и говорить, изменение ситуации радикальное, но нельзя сказать, что оно мне очень по душе. Впрочем, мое падение почему-то замедляется, потом прекращается совсем, и я мягко опускаюсь на дно каньона. По-моему, здесь кладбище разбитой техники: справа и слева от меня громоздятся исковерканные механизмы, грудами валяется разнообразная рухлядь и ржавь, все здорово слежалось и не на чем остановиться глазу.

Зато прямо передо мной на ровной каменной площадке перед входом в пещеру (еще одна пещера!) происходит нечто достойное внимания. Сначала на площадке возникает фигура коренастого мужчины, одетого в неописуемые лохмотья и с лицом разъяренного троглодита. Фигура цепко держит в руках весьма странного вида оружие, и я бы терялся в догадках о том, что это за штука, если бы не знал заранее, что это гравитатор — гравитационное оружие лучевого действия и практически неограниченной дальности боя. Ну а в кого это оружие в данный момент нацелено — говорить просто излишне. Затем троглодит куда-то исчезает и на его месте возникает прелестнейшая девушка с великолепной гривой темных волос — автор, как видно, решил, что троглодит нехорош с эстетической точки зрения. А может быть, он просто забыл, что в предыдущих рассказах успел всучить мне не один десяток подобных девушек.