Кейт Лаумер - Укротитель времени (сборник)

— А это? — он выставил на обозрение лосиный зуб, инкрустированный серебром, богато отделанную табакерку с бриллиантовым гребнем и пригоршню безделушек помельче. — Похоже, твой старый приятель работал, Сарж!

— Это мае подстроили! — запротестовал в негодовании Лафайет. — Это мне кто-то подсунул!

— Брось прикидываться! — рявкнул Унтер. — Дурачка нашел, ишь ты! Посидишь на червивом хлебе да на тухлой воде с месяц-другой еще до суда, умник!

— Давайте только сходим во дворец! — кричал Лафайет. — Мы попросим Дафну, графиню Дафну, выйти к тебе, недоумок; она подтвердит моя слова. А когда все выяснится…

— Надень ему браслеты, Фред, — предложил Коротышка. — О-ля-ля, через десять минут смена дежурства.

— О нет! — прошептал Лафайет себе под нос. — Нельзя допустить, чтобы все обернулось одним этих идиотских фарсов, в которых все попадают из огня да в полымя только потому, что ни у кого не хватает ума выяснить обстоятельства. Нужно спокойно и уверенно поговорить с этими совершенно разумными блюстителями порядка, и…

Неожиданно из ближайшей аллеи послышалось шарканье кожаных подошв о булыжник. Коротышка резко обернулся, схватившись за рукоятку меча, когда замаячили темные фигуры. Раздался неясный звук, будто резко ударили битой по седлу. У Коротышки-сержанта свалилась шляпа с пером, и он, попятившись, упал. Клинки уже покинули ножны, и остальные три мушкетера, получив удар в челюсть, рухнули под звон стали, хлопанье перьев на шляпах и шелест шелковой ткани. Три высокие темные фигуры в отделанных драгоценностями кожах и ярких шелках, свидетельствующих об их принадлежности к банде «Племя путников», окружили Лафайета.

— Пошли, Зорро, — шепнул один из них, и хрипота его голоса явно указывала на пораженные голосовые связки, что подтверждал длинный рубец поперек смуглого горла, который не мог скрыть грязный шарф, завязанный на узел. Другой член шайки, одноглазый проныра с массивной золотой серьгой, быстро обшаривал карманы сбитых с ног караульных.

— Эй, подождите минуточку! — в замешательстве выпалил О'Лири. — Что здесь происходит? Кто вы? Почему избиваете караульных? Что…

— Спятил, Зорро? — грубо оборвал его главарь. — У меня чуть ноги не подкосились, когда увидел тебя в лапах этих собак Роуми. — Он наклонился и коротким движением ножа длиною в один фут срезал с ремня ближайшего мушкетера кинжал в искусно сработанных ножнах.

— Скорее, — прохрипел главарь, — кто-то сюда идет. — Он схватил О'Лири за руку и потащил к аллее, из которой несколькими минутами раньше выскочили налетчики.

— Парии, погодите! — пытался возразить Лафайет. — Послушайте, я пеню ваш поступок и все такое, но в этом нет необходимости. Я просто заскочу куда следует, все выложу, объясню, что это все недоразумение, и…

— Бедный Зорро, от удара по голове у него поехала крыша, Луппо, — посочувствовал маленький смуглый человечек с огромной бородой.

— Неужели вам непонятно! — решительно настаивал Лафайет, вынужденный бежать вдоль аллеи. — Я хочу в суд! Вы только хуже делаете! И перестаньте называть меня Зорро! Меня зовут О'Лири!

Главарь шайки развернул Лафайета к себе лицом и внимательно посмотрел на вето. Его длинная — около семи футов — поджарая фигура возвышалась над О'Лири.

— Хуже? Что это значит, Зорро? Ты что, не закончил свою большую ходку?

— Он тряхнул О'Лири так, что у того хрустнули кости. — И ты решил, что, вместо того чтобы предстать перед бароном Шосто, ты чуток поболтаешься у Роуми в арестантской, так, что ли?

— Нет, чертова горилла! — крикнул Лафайет и со всего размаха врезал по мощной голени Путника.

Пока жертва вопила, потирая ушибленное место, Лафайет рывком высвободился, но, обернувшись, увидел полдюжины охотничьих ножей, зажатых в коричневых кулаках.

— Послушайте, парни, давайте поговорим, — начал было Лафайет, но в этот момент со стороны улицы, где остались лежать три мушкетера, раздался вопль. Лафайет открыл рот, чтобы ответить, но успел лишь заметить, как над его головой мелькнул плащ. Его завернули в кисло пахнущую материю, подняли, перекинули через костлявое плечо и унесли с места происшествия.

Завернутый в вонючий плащ и стянутый веревками, Лафайет лежал, судя по тарахтению необшитых колес по булыжникам и скрипу упряжи, на скамье фургона. Он пытался кричать, что ему душно, но в ответ получал лишь сильные тычки, после чего смирился и посвятил все усилия тому, чтобы не задохнуться. Теперь он лежал, не шевелясь, но ушибленные места пульсировали с каждым толчком громоздкой повозки.

Через некоторое время булыжники сменились более мягкой, немощеной поверхностью. Кожа заскрипела, когда накренилась скамья фургона, это свидетельствовало о том, что дорога пошла на подъем. Воздух становился прохладнее.

Наконец, накренившись в последний раз, фургон остановился. Лафайет попытался сесть, но его быстро схватили и передали через край фургона, где чьи-то руки сразу подхватили его под гортанные звуки голосов, говоривших на отрывистом диалекте. Веревки развязали, сняли удушливый плащ. Лафайет чихнул, сплюнул пыль, протер глаза и глубоко вдохнул холодный, пахнущий смолой воздух.

Он стоял на опушке леса. Ясный лунный свет струился сквозь ветки высоких сосен и освещал старые палатки и фургоны с высокими колесами и когда-то яркими экипажами. Теперь они облупились, выгорели и выглядели блекло. Пестрая толпа черноволосых мужчин, женщин и детишек с оливковой кожей серьезно рассматривала его. Все были разодеты в грязные наряды ярких, безвкусно подобранных тонов. Любопытные лица выглядывали из палаток и слабо освещенных окон фургонов. Стояла глубокая тишина, которую нарушал лишь мягкий шорох листьев деревьев, встревоженных дуновением ветерка, да стук копыт лошадей, перебирающих на месте ногами.

— Однако… — начал было Лафайет, но приступ кашля помешал ему выдержать возмущенный тон. — Полагаю, к-ха, вы меня похитили, к-ха, к-ха, с целью…

— Обожди, Зорро, не торопись, — обратился к нему одноглазый разбойник, — тебе сейчас все объяснят.

Ряды заколебались, толпа расступилась. Подошел пожилой человек, все еще сохранивший величественную осанку, несмотря на убеленные сединой волосы и обветренное лицо. На нем была пурпурная атласная рубашка с розовыми нарукавными повязками, мешковатые штаны цвета шартреза поверх коротких красных сапожек с загнутыми носами. Толстые пальцы были унизаны кольцами. Шея, испещренная шрамами, была украшена нитью бус. Из-за широкого зеленого ремня из крокодиловой кожи торчали пистолет и нож с большим лезвием. В пластмассовой рукоятке ножа красовались фальшивые изумруды и рубины. Он остановился перед Лафайетом и оглядел его с ног до головы с неодобрительным выражением на давно не бритом лице цвета красного дерева.