Владимир Кунин - Кыся-2

Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил мне посмотреть, как подают здесь вино.

-- Вылезай, не пожалеешь, -- пообещал он мне.

Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои словечки, услышанные от меня еще на корабле, заявила, что все эти "понты" и "примочки" она видела уже сто раз. Это занятие и зрелище для идиотов вроде ее Хозяина -- Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет, а вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..

Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда Специальный Винный кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в белых перчатках, показывал фон Тифенбаху бутылку, завернутую в крахмальную салфетку с монограммой "Тантриса", но так, чтобы этикетка была видна.

-- Нет, нет! -- отказался Фридрих. -- Истинный знаток -- герр Хартманн. А мне, пожалуйста, потом -- доппель-водку.

Винный кельнер почтительно поднес бытылку Гельмуту. Тот с преувеличенным вниманием прочитал наклейку, очень, ну очень важно кивнул головой, а этот Спецкельнер открыл бутылку своим Спецштопором и подал Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и понюхал еще раз, чтобы ничто не отвлекало его от истиной оценки того, что он нюхает. И снова кивнул головой.

Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привез на столике вместе с вином, самую что ни есть малость этого вина, и стал разглядывать его на свет.

Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил, чтобы не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол, не поднимая глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.

Но на этом спектакль не кончился! Спецкельнер глубоко вздохнул, и стоя, у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура Плоткин, "титанического самоуважения", сделал крохотный глоток из бокала. Но не проглотил, а как-то, пожевывая губами, втер это вино в полость всего своего рта.

От этого зрелища меня чуть не вытошнило! А Хартманн смотрел на Спецкельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадет замертво.

Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил, убедился в том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в бокал Хартманна.

Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрек:

-- Да!

И Спецкельнер в своих белых нитяных перчатках стал разливать это вино по бокалам, стоящим на нашем столе.

Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнес:

-- Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал -- "Нет!". И потребовал бы другое вино. Несмотря на все его состояние -- дома, явные и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, Люксембурге, несмотря на удачливые миллионные махинации с налогами, -- он раб! Он по сей день трусит метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и независимо от своей врожденной хамской жестокости -- тоже, кстати, признак раба, -- он заискивающе разговаривает с шоферами такси, подделываясь под их, как он считает, "простонародный" сленг. А это уже неистребимая рабская психология. Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден любить своих внуков, зачатых пошлым, наглым и трусливым рабом, и с ужасом ждать, когда в них проявится отцовская наследственность...

Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:

-- Не очень сложно для тебя?

-- Нет, -- ответил я ему. -- Когда-то мы с Шурой о чем-то подобном уже говорили. Конечно, без "банковских счетов" и "миллионных налогов", на совершенно других заморочках, но суть была та же. А в России у нас этих примеров -- на каждом шагу!..

-- Я бы хотел познакомиться с твоим Шурой...

Тут у меня даже сердце екнуло! Но Фридрих, слава Господу, ничего не заметил и сказал:

-- Ладно... Отправляйся к Дженни. Она -- единственное пристойное существо в той семье, -- он рассмеялся и спросил: -- Кстати, Кыся, а возможен роман, предположим, между Котом и Собачкой?

-- Возможен, -- коротко ответил я и спрыгнул под стол.

Уж больно мне не терпелось услышать рассказ Дженни. Однако как только я оказался под столом, отдохнувшая и нажравшаяся моего фарша, Дженни тут же стала быстро дышать и валиться на спину. Кто ее научил этим Человеческим глупостям?

Но я легонько прихватил ее зубами за шкирку, поставил на ноги, встряхнул пару раз как следует, и сказал, что ни о каком сексе речи быть не может, пока я не услышу то, от чего у меня должна "шерсть встать дыбом", как она мне сама обещала!..

От первой половины ее рассказа не встала у меня шерсть дыбом.

То ли я уже интуитивно был подготовлен к чему-то подобному, то ли за последнее время попривык к Человеческим подлостям. Как выражается Шура Плоткин -- "адаптировался". Начиная еще с того момента, когда в Петербурге эти сволочи Пилипенко и Васька впервые отловили меня сеткой, чтобы продать на смерть в институт физиологии... И до последнего жуткого кровавого ночного боя на Мюнхенском автобане!

Нет! Тут я не прав...

Последней Человеческой подлостью в МОЕЙ жизни было требование каких-то русских властей не оперировать моего Водилу в Германии, а срочно отправить его подыхать в Петербург. Дескать, денег у них нет платить немцам за операцию Водилы. А сгонять специальный самолет из Петербурга в Мюнхен и обратно -- на это у них, у подонков, деньги нашлись! Только бы мой Водила не успел рта раскрыть!

История же, рассказанная моей подругой Дженни под столом одного из самых дорогих ресторанов мира -- "Тантриса", поражала своей банальностью, как сказал бы умный Шура Плоткин. Правда, от этого она не становилась менее подлой и опасной. Тем более, что почти все участники этого сюжетца или сидели за столом, под которым Дженни все это мне рассказывала, или находились неподалеку.

Я не оговорился, сказав "почти все участники". Одного из персонажей назревающих событий не было ни здесь, ни поблизости.

По всей вероятности, как предположила Дженни, этот "персонаж" или валяется сейчас у себя на кушетке в своей однокомнатной квартирке в Берг-ам-Лайме -есть такой хреновенький райончик Мюнхена. Мы туда зачем-то ездили с Хельгой Шредер. Он напоминает район старой Выборгской стороны в Петербурге -- от "Крестов" до затурханного довоенного мрачного кинотеатра "Гигант".

Или же, скорее всего, этот "персонаж" сейчас находится в Зальцбурге, в Австрии. Это всего сто двадцать километров от Мюнхена, и там у этого "персонажа" есть постоянный хахаль -- молоденький торговец овощами и фруктами на Ратушной площади.

Так вот, этот "персонаж" -- Амалия Мозер, двадцатидвухлетняя дочь нашего шофера Франца Мозера, еще год тому назад заодно, на всякий случай, спуталась с мужем Моники фон Тифенбах-Хартманн -- Гельмутом Хартманном и, как она теперь утверждает, от него забеременела. Врет, мерзавка, без зазрения совести!..