Аноним Эйта - Васка да Ковь (СИ)

Спрашивать ничего не стал. Ответ был очевиден: «Какая разница»?

И то, и то — символ. Может, тоже такое завести? Нет, не стоит. Ложка рассказывал, что такое железное кольцо, а он, Васка — никак не краль. Так, скромный служитель бога кралей.

Ха вдруг больно ткнул пальцем в висок, попав длинным ногтем в самую рану.

Васка взвыл, перед глазами поплыли золотые круги… а потом боль чуть улеглась, замерла тяжелым комом где-то на макушке, скорее для порядка давая о себе знать при каждом неосторожном движении. А местность, как по щелчку пальцев, изменилась.

— О, тут мне больше нравится. — Одобрительно гоготнул Ха. — Речка для речной твари — есть. Замок для магессы и ее сиятельного мужа — есть. Мельница для полузрячих — и та имеется… Родной мой, а где тут твое место, а?

Это был яркий летний день. За спиной, Васка знал, стояла Осокинка. Он слышал, как брехает на чужого старый кобель Герека, и как ему с повизгиванием вторит какой-то щенок. Вот-вот присоединятся и другие собачьи голоса и проводят бедного коробейника или старьевщика всей сворой. Слышал, как громко ревет чей-то ребенок — на слух Осокинка казалась живой, и Васка решил не оборачиваться, боясь увидеть слипшийся темный ком, как во снах.

На горизонте можно было различить замок. Его замок; что бы не говорил нахальный бог, и магесса, и ее сиятельный Ложка в нем только гости. Желанные и любимые… но замок — его. И Осокинка, и остальные деревни. И люди в этих деревнях.

И мельница чуть ниже по течению, проползти каких-то шагов десять и коснешься. Ладная мельница, как он и представлял. Колесо вращалось с жизнерадостным плеском, свежая побелка, наверное, просто светится в сумерках…

Река была слишком прозрачной; серебристые спинки проплывающих рыб слепили глаза. Трава, на которой Васка сидел, казалась настоящей, только слишком уж свежей и зеленой. По руке проползла божья коровка. Она была слишком ярко-красная, а точки на спинке — слишком круглыми, будто нарисованными. И небо было таким синим-синим, каким только на лубочных картинках бывает.

Васка с трудом вспомнил бледное подобие этого летнего дня. Правда, мельницы тогда не было, но именно в тот день он решил ее поставить.

— Это все — мое место. Я его создал. — Ответил он, почти не задумываясь.

— Знавал я одного бога-солнце, который бы с этим поспорил. — Усмехнулся Ха.

— Я использовал его материалы. — Почтительно склонил голову Васка.

— Ну, и долго мне здесь торчать? — Вдруг Ха сменил милость на гнев, а покровительственный тон — на сварливый, — Ты уже выпросил себе жизнь и не потратил желания, ты очень-очень хитрый. Меня обхитрил, молодец. Так ты разродишься наконец, или я буду на этой травке до Конца Мира сидеть? Меня жена дома ждет, между прочим.

Васка едва сдержал ехидный комментарий и вернулся к животрепещущей теме.

— Так ты можешь воскрешать?

— Да мы же вроде покончили с этим! — Нахмурился Ха, и лица его замелькали еще быстрее, сливаясь в блин телесного цвета, на котором провалами мерцали глаза, — Некого тебе воскрешать! Нет таких людей, которым от этого была бы польза!

— А Киру?

— Какую еще Киру? — Вкрадчиво спросил Ха, — У тебя что, нет похищенной злодеями подруги, которая никогда не сможет толком овладеть силой и однажды — попомни мои слова, сгорит? Немого брата? Одноглазого воспитанника, который в обмен на глаз получил слишком много, видит то, что для его же блага не стоит видеть, и теперь боится любой давно погибшей тени, не в силах разглядеть за наносным — человека? Так про какую такую Киру ты мне тут…

— Киру Дитьерлих.

— Так ее не существует. — Хохотнул Ха. — Она даже не мертва — ее просто давно уже нет. Кого ты хочешь воскрешать, а?

— Как это, нет? — Опешил Васка, — А кто тогда носит это имя?

— Та, кому по наследству досталось тело? Но у… нее нет на него прав. — Доброжелательно просветил Ха. — Потому-то они и гниют. Я не очень долго думал, когда их создавал. Раз-раз — и мясо пошло жрать другое мясо. Был юн и циничен, знаешь ли. И все было просто. Всякие природные духи — это одно, но нежить… Никак.

— Я не…

— Ты когда-нибудь росток яблони с большими, красивыми, вкусными яблоками… породистой такой… на пенек от дикой яблони садил? — Спросил Ха, — Это называется… то ли привой, то ли подвой: но какая разница? Так вот, твоя Кирочка — такой росток. Даже не так: она оторванная от настоящей Киры Дитьерлих веточка, а потом саму Киру срубили и посыпали солью; веточка осталась и выжила. Ей, можно сказать, повезло умереть совсем мелкой. У мелких души живучие, как печень.

— Как… что?

— Отращивают себе все недостающее, если хоть что-то осталось! — Рявкнул Ха и добавил уже мирно. — Не пойми меня неправильно, она мне нравится. Забавная девчонка. Только вот… поздно ты просишь.

— А когда было не поздно?

— Ну, лет… — Ха задумался, старательно загибая пальцы и шевеля губами, — Да, лет одиннадцать назад. Одним погожим весенним днем. Вот тогда было не поздно. И, главное, никакого бога не надо! Хотя нет, тогда ты бы спас Киру Дитьерлих, и река не смогла бы породить свою тварь. Упс. Вот ведь казус, та Кира, которую ты знаешь, мертворожденная, и стремится к тому, чего никогда не знала! Смешно, а?

— Ха, ты ж будешь не в обиде, если я тебя ударю? — искренне спросил Васка. — Ну очень хочется.

— Рука отсохнет! — Поспешно сказал Ха и отодвинулся, — Отсохнет, так и знай!

Васка разочарованно вздохнул.

— Раз уж мы о яблонях… — Начал он осторожно.

— Никаких яблонь! — Категорично рявкнул Ха. — У тебя целый Лес проблем, а ты все о яблонях. Да как ты вообще дожил-то до своих лет, такой однозадачный? Да еще и расплодился: две дочери, сыночек — и хоть бы кто знал, на кого похож их папочка!

— Что?

— Ты хочешь узнать об этом побольше? — Оживился Ха, — Ну так слушай…

— Нет. — Перебил Васка. — Это не мое желание.

— Как не твое? Все трое — твои!

— Это не то, что я хочу пожелать сейчас.

— Ты эту болячку от брата подцепил? — Скривился Ха. — Ну нельзя же пытаться играть с формулировками при мне! Я ж зверею, заигрываюсь, забываю, что я сегодня добрый. Не искушай меня, а?

— Кто кого искушает. — Буркнул Васка. — Я со всеми проблемами разберусь как-нибудь сам; Ковь откроет глаза и разнесет любую камеру, куда бы ее не заточили похитители. Они просто не знают, с кем связались. Брат о своей немоте пусть как-нибудь со своим богом договаривается. А вот Ки…

— Не сможет твой брат ни о чем с Солнышком нашим договориться. — Перебил Ха. — Это ты мне архиархижрец, а твой брат ему — так, букашка подданная.

— Кто я? — Васка замер, потрясенный.

— Архиархижрец. На вершине пирамиды. Снизу там всякое рванье, отребье и смерды, голь перекатная. Их я тоже люблю, и, как приходит их время, по затылку глажу, но ты… Ты хотя бы грамотный и сам мне клятвы давал. Не в обмен на жизнь, не в жажде наживы… Хотя… Можно ли назвать жаждой наживы желание сэкономить? — Ха склонил голову на бок, — Не хочу думать! А еще ты живой, в отличие от архижреца. Он упырь. — Поделился сокровенным Ха. — Так что… — Посмотрел ласково, — Ты мой архиархижрец и никуда ты от этого не денешься. Хочешь, с архижрецом познакомлю и вся нечисть тебе кланяться будет? Ну, та что разумная… и верующая… ну, не вся — некоторые… иногда.