Александр Бочков - Лучшие из худших. Предложение наблюдателя (СИ)

— Что ж вы, товарищ комдив так нехорошо поступаете — укорил его я. Не ожидавший увидеть меня здесь и с Пугановым комдив явно перепугался. — Ладно, мне некогда разбираться в мотивировке ваших поступков. Главное. Приказом командира корпуса на базе 22ой танковой создана особая механизированная дивизия. Командир — генерал — майор Пуганов. Ваше место в этой дивизии он определит сам. Мой совет генерал — повернулся я к новоиспеченному комдиву — при повторном действии — по законам военного времени — высшая мера! Ты меня понял Лазаренко — высшая мера! Свободен до особого распоряжения. Отойдем, комдив. Слушай внимательно. В бой тебе придется вступить уже сегодня. Немцы подтянули 1ю кавалерийскую дивизию. Это не то, что у нас — там и танки есть и пушки. Они, по моим сведениям пройдут по той стороне канала и попытаются атаковать с фланга, или вообще с тыла. Надо выставить заслоны и послать разведку, пусть наблюдают. А вообще то я советую отходить к Пинску — немцы 24 взяли Гродно, а вчера взяли Барановичи. 28 они, скорее всего, возьмут Минск. Пуганов вздрогнул.

— Только об этом никому — это тебе, к сведению. Вы уже далеко сзади: не разгромлены и не взяты в плен потому, что места эти для немцев не представляют никакой стратегической важности. Но скоро, скорее всего сегодня или завтра они приступят к уничтожению вашей группировки. Поговори с комкором — он хоть и боится за свое положение, но не дурак. Да и тупых советчиков возле него сейчас нет. Планомерный отход к Пинску — ты прикрываешь отход. Затем к Мозырю, Речице, Гомелю. К Киеву и Смоленску не лезьте — лучше к Брянску. Вот тебе карта местности, по которой придется отступать. У немцев такие, к сожалению есть, а у нас — нет. Это тоже только для тебя. Кому понадобится — пусть делают копии. Береги себя комдив — у меня на тебя большие планы. — Вот с такими? — кивнул он головой на бронетехнику. Я ответил — и такими тоже. Ну, будь здоров. Мы обнялись.

Вернулись на базу штатно, без происшествий и ЧП. Все разошлись по своим местам, а я с лейтенантом направился в мед. блок. Поздоровавшись с Ольгой спросил — что у нас с новенькими? — Все ограничено годны к несению службы, кроме контуженого пулеметчика — ему нужен покой и минимум передвижения дня три. — Да я здоров, товарищ военврач, как можно три дня лежать! — высунулась из за полога палатки для лежачих голова пулеметчика. — Мне лучше знать боец — непререкаемым голосом, с вызовом взглянув на меня произнесла Ольга.

— Три дня, это вы слишком, доктор. Завтра боец должен быть в строю! — тоном не терпящем возражения заявил я. — И вот вам еще один, с подобным диагнозом. Обследуйте и проводите лечение. Не слушая нытье лейтенанта о том, что он совершенно здоров — вышел подальше от раздраженной Ольги. Опять ночью придется поработать над ее растрепанными моей бестактностью нервами — весело подумал я. Как говорил товарищ Сталин: жить становится лучше, жить становится веселей!

Что то очень резво начал я наше врастание в это время. Такое мною точно не планировалось. Но не бросать же хорошего человека в беде, тем более, что у меня на него виды… Да и от смерти мы уже сколько десятков, если не сотен спасли. Косвенно, конечно, но они уже не попадут в плен, не сгинут в лесах и болотах. А вот счет немцев мы уже начали и перевалил он уже за вторую сотню… С такими оптимистичными мыслями я сел за размышления о будущем, а конкретно, о завтрашнем дне. В дверь землянки постучали. — Разрешите, товарищ командир раздался до боли знакомый голос за дверью. — Войдите. Я всех приучил, в том числе Ольгу и Сергея — спрашивать разрешения, получить его, только после этого заходить. Сергей понял после третьего повтора, а Ольге пришлось повторять пять раз, пока она не поняла, что шутить и делать ей скидки я не намерен.

Я вопросительно посмотрел на нее. — Ты специально подрываешь мой авторитет! — гневно возмутилась Ольга. — Никак нет товарищ военврач, но вы должны уяснить для себя, чтобы у нас не было в дальнейшем подобных недоразумений — здесь не курорт и не больница. И ваше мастерство и авторитет зависят не от того, сколько вы потратите времени на лечение, а от того, как быстро вы вылечите больного. И ЭТО НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ! Подойдя к Ольге заглянул ей в глаза — Со своей стороны приглашаю вас к себе для ночного сеанса лечения расшатанных мною ваших драгоценных нервов! — Вот всегда ты так — прижалась ко мне Ольга — сначала нахамишь, а потом извиняешься…

Утром взяв с собой лучшую группу в 11 человек я рванул с ними пешую прогулку спецназа — бег; быстрый шаг, бег, быстрый шаг и так до конца прогулки. А то стали уже забывать, что такое спецподготовка с этими прыжками: раз и там, раз и здесь… Сначала было трудновато, я видел, но потом все втянулись — организм сам вспомнил что и как надо делать. Отмахав таким образом пятнадцать километров перевел группу на шаг, чтобы прийти в себя. И успел, почти успел. Уже на подходе к цели нашего марш — броска услышал треск мотоциклетных моторов, ржание лошадей и редкие пулеметные очереди. Подав команду развернуться в цепь я заскользил среди кустов к источникам шума. Незаметно раздвинув кусты (все остальные сделали то же самое) я увидел странное зрелище: на поляне, вдалеке от проселочной дороги по большому лугу, вклинившемуся в лесную чащу пятеро немецких экипажей с хохотом гоняли по лугу крытые фургоны, запряженные одной или двумя лошадьми. Шестой мотоцикл с сидящим люльке за пулеметом офицером стоял спиной к нам. Офицер в развлечении участия не принимал, но веселился от души, даже что то кричал своим подчиненным. Те, веселясь от души, гонялись за фургонами, постреливали перед лошадьми короткими очередями, наезжали на них, отворачивая в самый последний момент. В общем веселуха. Цыгане и немцы! Только я знал, что веселье скоро закончится трагедией.

— Разобрать цели. Мой офицерский экипаж. Вот и конец веселью: молодой цыган взмахнул, перегнувшись кнутом и подъехавшему слева слишком близко водителю кожаный оконечник хлестанул по лицу, вырвав правый глаз. Водителя дернуло от боли вправо, а вместе с ним и правую рукоять руля. Мотоцикл рванулся вправо, инерция подкинула вверх коляску, опрокидывая мотоцикл влево. Сидящий сзади успел спрыгнуть, а водителя подмял под себя переворачивающийся мотоцикл. Седоку в люльке повезло еще меньше — его просто переломало! Шутки кончились, ответ последовал мгновенно: едущий справа водитель развернул мотоцикл и длинная очередь полоснула по лошади и прошла дальше по молодому цыгану, фургону и по всем, кто в нем находился. — Огонь! — запоздало скомандовал я. Защелкали затворы ВСК, выбрасывая гильзы. Десять секунд и все было кончено. Только билась на земле в агонии расстрелянная лошадь, крутились колеса завалившегося набок фургона, кто то тоненько выл в нем от боли, да молодой цыган полз к фургону на руках, волоча за собой перебитые ноги и оставляя за собой кровавый след. Да мотоцикл, без водителя катился, не желая заглохнуть. Фургоны останавливались, а я рванул к парню, крикнув — Контроль! Из леса выскакивали бойцы, клацали затворы… Подбежав к отвалившемуся цыгану я понял — не жилец. Пули перебили ноги, а одна ударив в сидение, отщепила от него кусок дерева и вогнала его в низ живота. Пока он полз, загоняя его все глубже, почти весь. Моя вина, мне ее и исправлять! Подбежал кто то из моих.