Алексей Молокин - Гоблины в России (СИ)

Успокойтесь, толкиенисты и иже с ними, Средиземье, как было, так и останется великой страной, предназначенной для эпических подвигов, и непримиримых битв добра со злом. Там все либо Черное, либо Белое, один Гэндальф Серый, да и то только поначалу — наверное, пижонил по-молодости. Но после того как добро на всех фронтах победило, разумеется, добросовестно и начисто искоренив зло, волшебная страна закрылась от нас, так что теперь Средиземье сообщается с нашим миром только посредством книг чудаковатого профессора, да еще, говорят, через Голливуд, в чем автор лично, весьма сомневается.

А вот Междуземье вполне реально и смыкается с нашей реальностью во многих, подчас совершенно не сказочных местах. Иногда это какое-нибудь загадочное озеро, иногда просто клочок нездешней синевы в пасмурном европейском небе, а бывает так, что вход в Междуземье находится на приусадебном участке нашего хорошего приятеля, Кости Бонадветурова, аккурат между дощатым туалетом в стиле «а ля Рюсс» и мангалом для шашлыков. И когда Костя впадает в элегическое настроение, то есть, принимает на грудь достаточно, чтобы почувствовать позыв к самовыражению, но недостаточно, чтобы обратиться к малознакомой девушке с предложением типа «Мадам, улягемте у койку», берет гитару и начинает напевать: «Под небесами невиданными, в еще неоткрытых морях, ждет как невеста на выданье Удивительная Земля…», он и ведать не ведает, что рискует загреметь под эти самые невиданные небеса в любой момент, стоит только шагнуть во-он в те заросли крапивы.

Междуземье, это, так сказать, опрощенный, бытовой вариант Средиземья, возникший путем векторного суммирования различных человеческих представлений о том, какая она, эта волшебная земля. К примеру, там тоже имеется свой Ородруин, но в куда менее величественном варианте — просто старый, иногда страдающий огненной отрыжкой, вулкан. А всякие орки, тролли, хоббиты, эльфы и гномы в Междуземье уживаются друг с другом если и не всегда мирно, то, во всяком случае, без эпических конфликтов, потому что нормальная жизнь чурается эпоса и, увы, тяготеет к обыденности.

Самые великие свершения, да и гадости тоже, нашего времени были подготовлены маленькими смешными человечками в кургузых пиджачках, которые ссорились с женами и любовницами, мучались похмельями, переживали из-за прохудившейся подошвы, боялись сквозняков, забывали смыть за собой в туалете и всё такое. Одновременно, эти человечки затевали войны и революции, изобретали космические ракеты и водородные бомбы, разрушали великие державы и все это на фоне тривиального, я бы даже сказал, серенького быта. Реальность не терпит эпоса в чистом виде, реальный героизм проще, грубее, не так отчетлив и трагичен, как эпический. Самое страшное зло — это привычное зло, а добро в реальном мире всегда сомнительно и зачастую вызывает подозрения в корысти.

Но человекам и гоблинам необходим эпос в чистом виде, вот для этого, где-то там, далеко-далёко, существует Средиземье, с его подвигами и битвами, великими волшебниками и не менее великими злодеями, бескорыстной дружбой и любовью до гроба. Так оставим же Средиземье таким, каким его открыл Толкиен, как символ, как память, как бесценный слиток мифрила небывалой чистоты, упавший с небес в наш мир.

А вот обычные орки, эльфы, гномы и хоббиты — они тоже в какой-то мере люди, и ничто человеческое им не чуждо, поэтому они и предпочитают жить в Междуземье. И время от времени навещать нашу реальность, которая по отношению к Междуземью является тем же самым, что Междуземье по отношению к сказочному Средиземью. Так автору, во всяком случае, представляется.

Где находится Междуземье? Да, конечно же, где-то далеко, но все-таки, поближе, чем Страна Толкиена. Не далеко-далёко, а просто далеко. На том и порешим. Лады?

А теперь, вслед за мадмуазель Де Лярош, Огнехвостом, компанией гоблинов и людей туда — в Междуземье. Нас там, поди, уже заждались.

Дракон и авиатриса, крылом к крылу, вынырнули в отвратительную зимнюю морось над черно-алым фурункулом Ородруина. Огнехвост недовольно фыркнул, вдохнув кислый разреженный воздух, помотал головой, ловя магию Великого Орка, разочарованно чихнул — магия была, но очень слабая — и неуверенно, почти наугад лег на курс. Мадмуазель Де Лярош аккуратно, с чисто женской грацией повторила его маневр.

— Что-то мне здесь не нравится, — бормотал дракон, брезгливо передергивая крыльями. — Что-то не так. Или я просто долго отсутствовал? Да еще и воняет как на свалке, где я когда-то работал экскаватором.

— Месье был сослан на каторгу? — невинно поинтересовалась авиатриса. — Как интересно! Вы, наверное, инсургент.

Дракон не знал, кто такой инсургент, поэтому покраснел, как стоп-сигнал, и пробурчал:

— Да нет, там, на свалке, я и впрямь слегка прихварывал инсургенцией, но сейчас-то все в порядке.

— Вы меня неправильно поняли, — в свою очередь засмущалась мадмуазель Де Лярош, — Инсургент, это такой борец за свободу, когда я была… ну, в общем, раньше за это ссылали на каторгу.

— А чего за нее бороться-то, за свободу? — удивился Огнехвост. — Драконы всегда свободны, так уж они устроены. Люди вот — другое дело, но они тоже свободны, в смысле, свободны выбирать между волей и сытостью, то есть, несвободой. Её-то они обычно и выбирают, то есть сытость. Свобода, это, знаете ли, довольно неуютная штука, вроде космоса. Кто для чего создан, тому там и свободно. Мне вот в космосе хорошо, в небесах черных и голубых, а людям…. Но ведь некоторые человеческие особи все равно лезут в космос! Уважаю! Но, извините, сударыня, кажется, я немного запутался. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Давайте, — согласилась авиатриса. — Однако местность под крыльями, холмистая буро-зеленая равнина, подернутая туманом, словно плесенью, к разговору не располагала, поэтому некоторое время они летели молча, нежно посвистывая двигателями в знак взаимной симпатии.

Между тем, в салоне авиатрисы гоблины и люди, прильнувшие к иллюминаторам, обменивались впечатлениями об открывшейся им панораме.

— И это, называется, волшебная страна? — разочарованно протянул Даниил, отлипая от окна. — У нас в России и то веселее! У нас если зима, так это — зима! Солнышко светит, снег искрится, морозец играет…

— Ага, — глубокомысленно поддержал его брат-гусляр. — Водка стынет, капуста хрустит, огурец торчком стоит, в общем, девки гуляют — и мне весело!

И тут же получил тычок в ребра от прикорнувшей в соседнем кресле Теллы.

А Иван промолчал. Не любил он зиму, вот не любил, и все. Дырчатые от человеческой и собачьей мочи сугробы, замерзающая, освещенная только небесными огнями провинция, тяжелая неудобная одежда — чего тут любить-то. Но не любить зиму — это как-то непатриотично, поэтому и промолчал.