Владимир Тимофеев - Три кварка (из 2012 в 1982)

Аккуратно вынув мобильник из рук женщины, он мельком глянул на набранный номер и нажал кнопку отбоя.

– Не стоит, – повторил Михаил Дмитриевич, возвращая телефон. – Он вам все равно сейчас ничего не ответит.

– Но…

– Я сам с ним поговорю. В понедельник.

– А он точно… сможет помочь? – Жанна с надеждой посмотрела на собеседника.

– Вы его давно знаете? – ответил тот вопросом на вопрос.

– Почти тридцать лет.

– Тридцать?

– Двадцать семь. Почти столько же, сколько Андрея. Мы ведь с Андреем в 85-м познакомились. В сентябре, восемнадцатого числа.

– Какого-какого? – неожиданно заинтересовался Смирнов. Голос его при этом предательски дрогнул, но занятая собственными мыслями женщина ничего не заметила.

– Восемнадцатого сентября, – вздохнула она, поднимаясь. – Мы этот день каждый год отмечаем.

– Понимаю, – тихо произнес Михаил Дмитриевич, вставая одновременно с ней. – Ну что ж, спасибо вам, Жанна, что уделили мне несколько минут.

– Не за что, – ответила женщина. – Надеюсь, вы сообщите мне о результатах встречи с Шурой Синицыным.

– Обязательно, – кивнул подполковник.

– Ну, тогда до свидания. Михаил…

– Дмитриевич.

– Буду ждать звонка, Михаил Дмитриевич, – еще раз напомнила Жанна, развернулась и уже через десять секунд скрылась за ведущей в больничный коридор дверью.

Проводив женщину взглядом, подполковник Смирнов вновь сел на диван, откинулся на жесткую спинку и перевел дух. «Что ж, дело сделано». Деньги супруге Андрея он передал. Телефон Синицына узнал, не вызвав, кажется, никаких подозрений ни с ее стороны, ни со стороны гипотетических наблюдателей (что поделать – привычка). Вот только… вот только упомянутая в разговоре дата – 18 сентября 1985-го года… «Выходит, для Андрея и Жанны этот день оказался счастливым. И им действительно повезло. В отличие от… капитана Смирнова».

18 сентября 1985 г. Остров Кипр. Айя-Напа

Для любой женщины лишние двадцать минут – это почти ничего. Измаявшемуся в ожидании Михаилу оставалось лишь улыбнуться и помахать рукой вышедшей из-за пальм Анне. Девушка уже успела переодеться, сменив униформу отеля на короткие шорты, топик и легкомысленные сандалии в типичном греческом стиле, с многочисленными завязками и обтягивающими щиколотки ремешками. Впрочем, удивляться не стоило – все-таки Анна была местной уроженкой, и потому облик ее вполне соответствовал здешним канонам. Правда, нос у девушки ни капельки не походил на «греческий». Не обычный для киприотов прямой и с горбинкой, а чуть вздернутый… почти рязанский, только без веснушек. Плюс глаза. Светло-серые, а не карие, как у большинства южных народов.

– Простите, Майк, что так долго, – неловко произнесла Анна, подойдя ближе, остановившись в шаге от «журналиста». – Думала, вы меня не дождетесь.

На взгляд Михаила, выглядела она потрясающе. Слегка запыхавшаяся, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, поправляющая сбившуюся от ветра прическу. «Видимо, и вправду спешила», – мысленно усмехнулся мужчина, с удовольствием разглядывая гречанку.

– Дурак бы был, если бы не дождался.

После этих слов девушка еще больше смутилась. Михаил же, подняв с земли маленький камушек, запустил его в бьющееся о скалы море. «Эх, жаль, высоковато здесь – блинчиков не получится».

– Ну что? Начнем осмотр достопримечательностей?

– Начнем, – рассмеялась Анна, оправляясь, наконец, от смущения, беря мужчину под руку. Под заботливо выставленный вперед локоть. – Прямо сейчас и начнем.

«Экскурсия» длилась почти два часа. Или три. Молодые люди даже не заметили, как дошли до края поселка. Солнце уже скрылось за горизонтом, погрузившись в разом потемневшее море. Лишь едва угадываемая полоска от последнего блика еще серебрилась в волнах.

Ноги у Михаила немного гудели, однако усталости он не чувствовал. Хотелось и дальше вот так брести и брести вдоль берега, слушая музыку волн и вечернего бриза, наслаждаясь покоем и близостью идущей рядом красавицы.

– Скажи, Майк, – девушка неожиданно остановилась, разворачиваясь к задумавшемуся о чем-то мужчине. – А у тебя в роду случайно не было… э-э… русских?

– А-а… почему ты об этом спросила? – осторожно поинтересовался капитан Смирнов, стараясь говорить как можно спокойнее.

Однако полностью скрыть волнение не удалось.

– Нет-нет, ты не думай, я ни на что такое не намекаю, – торопливо ответила Анна, видимо, почувствовав напряжение в голосе спутника, но истолковав по-своему. – Извини, я не хотела обидеть.

– Да я и не обиделся вовсе, – улыбнулся разведчик. – Просто мне стало интересно, при чем здесь… м-м… русские.

– Правда?

– Правда-правда. Мне это действительно интересно.

– Да? Ну хорошо. Просто… просто ты, Майк, очень похож на одного моего старого друга, – пояснила девушка, теребя спускающуюся до груди прядь волос, незнамо как выбившуюся из сложной прически. – Почти как две капли и…

– Дай угадаю, – перебил ее Михаил. – Этот твой друг – русский. Да?

– Не знаю.

– То есть?

– Я точно не знаю, но, кажется, да. Он был русским.

– Хм, а почему кажется? И почему был? Он что, умер?

Гречанка вздохнула.

– Его звали Митрос. Димитриос Руссос. Он был другом моего отца, а я считала его своим дядей, хотя, на самом деле, нашим родственником он не являлся. А еще слова он иногда употреблял такие… специфические. Похожие я слышала, когда в Ларнаку или Лимасол заходило какое-нибудь советское судно и моряки сходили на берег.

– Ну, мало ли что можно услышать от моряков, – пожал плечами мужчина. – Сколько ни общался с ними, ругаются все одинаково. Вне зависимости от страны.

– Нет, он вовсе не ругался, – засмеялась девушка, перестав, наконец, наматывать на палец непослушную прядь. – Он говорил вполне обычные слова, некоторые я даже запомнила. Вот послушай… Пульемет, глюпишка, чьорт побери, бардак…

Михаил с трудом удержал себя, чтобы не расхохотаться. Очень уж потешным получилось у Анны цитирование «дяди Митроса». «Да уж, действительно… полный бардак. И куда только смотрели местные контрики?»

Девушка же тем временем продолжила свой рассказ:

– История нашей семьи, Майк, всегда была связана с русскими. Впрочем, так же как и родовое имя. Шестьдесят лет назад моего деда спас один русский офицер. В 22-м году, при эвакуации из Смирны. Костас был тогда совсем еще маленьким. Родители потерялись, и если бы не…

– А как его звали?

– Кого? Деда? – удивилась гречанка. – Я ведь уже говорила. Костас. Он помнил только имя, а фамилию Смирниакис («малыш из Смирны») ему как раз тот русский придумал.

– Да нет, я имею в виду не деда твоего, а того офицера из России.

– А, поняла. Мы его знали под именем Михалос Тавридис, хотя это, конечно, не настоящее имя. Он был из тех русских, кто эмигрировал в Понтийскую Грецию из Крыма в ноябре 20-го. Ну, после той их гражданской с большевиками. Вот только, как выяснилось, попал из огня да в полымя. Опять на войну, только уже другую, с турками.