Катерина Снежинская - Дитя Ее Высочества (СИ)

В общем, торжественную встречу решили перенести на лужайку.

Амбре, надуваемое ветром с набережной, было немногим лучше спертого воздуха зала. Город использовал реку не только как транспортную артерию, но и в качестве всеобщей канализации. Правда, это не мешало в тех же водах мыться и стирать белье. Но результат был плачевен. Стоило сойти снегу, как застоявшаяся, замусоренная вода начинала цвести. Ну, и пахнуть соответствующе. То есть тем, что в нее попадало.

Но такие мелочи придворных давно не смущали. По крайней мере, на свежем воздухе не было душно. А запах… так что запах? Для этого и придуманы были изящные ароматические шарики и надушенные платки. А некоторые, особенно чувствительные к сомнительным ароматам люди, просто носили повсюду с собой свежие апельсины, утыканные головками сухой гвоздики. Кстати, стоил такой аксессуар дороже и платочков, и шариков.

Вот в связи с этими непредвиденными, но крайне непринятыми обстоятельствами, к обеду прием послов превратился в нечто, сильно напоминающее ярморочные гуляния. Заунывные речи, заверения в вечной дружбе и почтительности, всем быстро надоели. Тем более что заверениям не верили даже заверяющие. А лужайка, на которой установили тент и кресла для короля и венценосной четы, была окружена весьма заманчивыми кустами. За которыми находилось поля для стрельбы из лука, зеленый лабиринт и парк с множеством очень привлекательных для любящих сердец и других органов, имеющих прямое отношение к любви, беседок.

И незаметно, так медленно, что глазом не уследить, словно снег под вешними солнечными лучами, придворные с лужайки испарились. Остались только самые стойкие, они же самые старые, члены королевского совета, в глазах которых застыла вселенская тоска, сами послы со своими сопровождающими и король.

Сначала удалился герцог Анкала. Заявив, что призвать разбуянившуюся и излишне громко выражающую восторги молодёжь необходимо к порядку. А то, право слово, перед гостями неудобно.

Но видимо, его авторитета для усмирения буйных недостало. А, возвращаясь к почетному собранию, юный Далан заплутал в лабиринте. Иное объяснение его пропаже найти было трудно.

Принцессе, которой этикет не позволял просто встать с кресла во время приема, стало дурно. Но даже строгие поборники морали и протокола не смогли ее за это осудить и с пониманием отнеслись к желанию Ее высочества освежиться. Освежившись, девушка, по всей видимости, забрела в тот же самый лабиринт.

Вполне естественно, что нежный супруг отправился ее искать. Все-таки, его жена во дворце была человеком новым, а в парке порой блуждали даже опытные царедворцы. Особенно в темное время суток. И в основном почему-то парами. Но, видимо в этот день над дворцовым парком царил злой рок. Надо ли говорить, что принц тоже не вернулся?

Король, оставленный самыми близкими и родными ему людьми в одиночестве, мрачнел с каждой минутой. На его венценосное чело словно надвигалась темная туча. А послы все больше нервничали. Конечно, анкалы называли своего государя не иначе, как Данкан Добрый, порой именуя его еще и Справедливым. Но иногда в политических переговорах, а также и в переписке, Его Величество забывался, теряя присущий ему от природы кроткий нрав, утрачивая не только доброту, но и справедливость. Тогда послам приходилось несладко. Но, с другой стороны, у них работа такая. Некоторые злословы давно советовали причислить апоплексические удары и разрывы сердца к профессиональным заболеваниям.

Но вполне обоснованные опасения дипломатов, заставляющие господ заикаться, забывать анкалийскую речь и обильно потеть, Его Величеству утешением не служили. К сожалению, он не только прекрасно знал дворцовый парк, и заблудиться в лабиринте никак не мог. Но даже и не имел права встать со своего места, пока послы не закончат поздравлять его с состоявшимся бракосочетанием. А, заодно, и желать ему семейного счастья и появление скорого наследника. Речи-то составлялись заранее и, за неимением самих молодожёнов, благословения вынужден был принимать король.

Все оставшиеся на поляне прекрасно понимали абсурдность ситуации. Но неизменная выучка помогала сохранить достойное лицо и весьма успешно делать вид, что церемония происходит согласно протоколу.

Все испортил престарелый барон Гореш. Право присутствовать на официальных мероприятиях заслужил еще его отец. И с этой привилегией почтенный старец упорно не желал расставаться. Хотя весьма преклонный возраст неизменно заставлял его засыпать на второй минуте любой церемонии. На все упреки Гореш отвечал, что пока он в состоянии спать стоя, от своих прав не откажется.

Что привиделось старику и заставило его открыть глаза, история умалчивает. Но барон вдруг вскинулся и громко, на всю поляну, осведомился:

— А что, наш король опять оженился? Бедная девочка! Он же ее заездит, как и первых двух. Покажите мне эту смелую леди. Я должен предупредить ее о грозящей опасности.

После этой реплики всех присутствующих сковало молчание — даже выучка не помогла. Лицо же Его Величества странно перекосило, и он даже не успел спрятать за рукой внезапную мину. А при виде ее перекосило уже послов.

Новый выстрел придворные встретили аплодисментами и одобрительными возгласами. Стрела, едва не пробив плетеную мишень насквозь, дрожала перьями всего в пальце от предыдущей. Причем обе они были пущены точно в красный круг, размером меньше яблока.

— Ваше высочество, вы истинная воительница! Я восхищен! Позвольте поцеловать вашу изящную, но столь меткую руку, — барон Стерни, больше известный при дворе как Грех, зеленоглазый блондин и признанный покоритель сердец обоего пола, поклонился принцессе.

— Барон, мне казалось, что меткими называют глаза, а руку твердой.

Принцесса, лукаво прикусив губку ровными, перламутровыми, как жемчуг, зубками без единого изъяна, слегка вызывающе вздернула подбородок. И наградила красавца таким задорным взглядом, что Грех моментально попробовал поцеловать ручку без всякого на то дозволения.

— Право слово, Ваше высочество, как бы там что не называлось, но выглядит это потрясающе. Пожалуй, в женщине с оружием есть своя пикантность. К тому же в женщине, великолепно этим оружием владеющей, — мурлыкнул граф Эйтин по прозвищу Порочный ангел, не слишком деликатно пытаясь оттеснить из всех сил упирающегося Стерни в сторону.

Грех своих позиций сдавать не собирался. И пытаясь ослепить нежную принцессу обаятельными улыбками, придворные красавцы пихались, как два барана в слишком тесном загоне.

Умнее всех оказался маркиз Разис — еще совсем молодой, не слишком родовитый и подозрительно небогатый господин. Зато все недостатки, которые у любого другого посчитали бы существенными, Разису, не обзаведшемуся еще прозвищем, прощали за три несомненных достоинства. Он отличался привлекательностью, обаянием, которому в тайне завидовал даже герцог Анкалов, и был шустр без меры. Конечно, шустрость маркиз проявлял только там, где она действительно была необходима. В особые моменты юноша предпочитал неторопливость и обстоятельность, особо ценившиеся партнершами. Так что, можно сказать, что достоинств у него было аж четыре.