Катерина Снежинская - Дитя Ее Высочества (СИ)

— Благодарю вас за вашу доброту, — снова поклонился юный обольститель и подпустил в голос мурлыкающих ноток. — У вас поистине сострадательное, но благородное сердце. Так же я благодарю вас за то, что вы столь щедро пожертвовали для моего брата свой собственный шатёр. Мне всегда нравились дамы с…

— Как же мужественно он держался, — восхищённо прошептала красавица. — И как прекрасен был…

— Щепка в заднице особенно гармонировала с его цветом лица! — раздражённо буркнул себе под нос блондин.

— Вы что-то сказали? — рассеянно переспросила герцогиня, разглядывая спящего принца и, кажется, не в силах отвести от него взгляда.

— Нет-нет, что вы. Я вообще молчал. Я молчаливое, но дружелюбное привидение, — заверил её герцог. — Не обращайте на меня внимания.

Северянка, покорная мужской воле, как и все хорошо воспитанные женщины, тут же последовала рекомендации. То есть перестала уделять юноше то немногое внимание, которое перепадало ему ранее. И всю себя сосредоточила на Его высочестве. Гостья присела на краешек кровати, нежно отведя со щеки спящего мужчины слегка вьющиеся локоны. И как бы случайно задела кончиками пальцев успевшую отрасти щетину. Во взгляде герцогини сквозила поистине материнская нежность.

— Нечистый! И вот почему ему всегда достаётся все самое лучшее? — приходя в крайнее раздражение, пробормотал Далан.

И с размаху уселся в походное кресло, едва его не развалив. Но промах блондина не смутил. Он демонстративно закинул ногу на ногу и сложил руки на груди. всем своим видом показывая, что шатёр покидать не собирается и давать посетительницы возможность в продемонстрировать глубину своего милосердие не намерен.

Впрочем, его показательные выступления никого и не смутили. Дарин продолжал безмятежно спать. И даже всхрапнул с наслаждением. А герцогиня любовалась им, как самым захаивающим зрелищем в своей жизни.

Но идиллия на то и идиллия, чтобы её разрушали совсем не вовремя подоспевшие антагонисты. Сие правило в полной мере сработало и на сей раз. Полог снова откинулся, но на этот раз совсем не осторожна. Рука входящего едва не сорвала ткань с поддерживающих её шестов. И на пороге объявился герцог Ливейн собственной пузатой персоной.

— Где этот мерзавец? — взревел хозяин, будто не видя кровати.

Вполне возможно, что он её действительно не видел. Обманутый муж изволил не слишком крепко держаться на ногах, толстощёкая его ряшка отливала пугающим багрянцем, а глазки блуждали несколько рассредоточено. Впрочем, мужчина сумел взять себя в руки и уставился на юного красавца.

— Я вас спрашиваю, где этот подлец! — снова потребовал ответа герцог, нежно дохнув на весь шатёр ароматом дорогого вина. — Подайте его мне немедленно. Ибо велю!

Далин никому и ничего подавать не собирался. Да и не по статусу ему было. Но вот изящно указать рукой на кровать и спящего брата, герцог не поленился. Да ещё и головой покивал, будто приглашая гостья к справедливой расправе.

Хозяин тряхнул башкой, как баран, встретившийся-таки лбом с новыми воротами, но сориентировался, вперившись в спину безмятежного принца. При этом собственную супругу, в волнении прижимающую ладони к бурно вздымающимся грудям, он не замечал.

— Ах вот ты где, негодник! Ну, я сейчас тебе покажу, как чужих жён соблазнять!

То ли Ливейна мотнула вперёд безжалостная сила земного притяжения, то ли он действительно шагнул — никто из находящихся в шатре с точностью определить этого не сумел. Только герцог очутился рядом с его высочеством, хватая Дарина за голое плечо.

Реакция принца была незамедлительной. Вроде бы даже глаз не открывая, он приподнялся на ложе, опираясь на руку. И его кинжал очутился на волосок от горла хозяина. То есть от того места, где у обычных людей находится шея. В смысле, рядом с третьей складкой под подбородком. В общем, возле воротника.

— Эй, ты чего? — обиженно прогудел герцог, стремительно, буквально на глазах, трезвея.

И старательно пытаясь рассмотреть клинок. К сожалению, за собственным мясистым носом и вислыми щеками ему видно было только рукоять.

— Да как ты смеешь? — дикой кошкой вдруг взъярилась герцогиня.

И, схватив медный кувшин, стоящий на столике, опустила его на многострадальную голову… Дарина. Принц, так и не открыв глаз, упал обратно на подушки.

— Никто не смеет прикасаться к моему мужу, — гордо заявила разочарованная вроде бы в своём супружестве красавица.

И, мешая причитания с присюсюкиванием, захлопотала вокруг опешившего и переставшего понимать вообще что-либо герцога. Заботливая жена подхватила Ливейн под монументальный локоток, выводя его из шатра. Герцог в целом и не сопротивлялся, притормаживал только и все оглядывался на кровать с распростёртым телом. Но хрупкая северянка оказалась дамой настойчивой и вынудила-таки супруга покинуть ставшее вдруг очень тихим помещение.

А кому тут было шуметь? Дарин как уткнулся носом в подушку, так даже и не шевелился. А его брат сидел в кресле, мученически прикрыв глаза ладонью.

«Печальная участь, — грустно согласилась юная принцесса, глядя на догорающие останки еретика. — Но от этого запаха у меня разыгрался аппетит. Так заманчиво пахнет поджаренной корочкой!»

Многое ли ты знаешь, мой юный друг, о столь грозной службе нашей святой матери церкви, как инквизиция? Позволь мне раскрыть завесу тайны над этим грозным, но справедливым орудием борьбы с ересью. Запомни: основной задачей данного органа являлось определение, вправду ли подозрениваемый виновен в преступлениях против веры.

Служители инквизиции огромное значение придавали чистосердечному признанию. Конечно, не все их методы понятны и близки нам. Но и времена тогда были иные — гораздо более суровые. Враг Человеческий свободно ходил по миру, сея грех в невинных душах. Потому наравне с обычными допросами, применяли ещё и дознание особое. Но если подозреваемый не умирал в ходе следствия, а признавался в содеянном и раскаивался, то материалы дела передавались в суд. Внесудебных расправ инквизиция не допускала. А это свидетельствует о справедливости святых отцов и их беспристрастности.

Старший судья допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников. Которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, выслушивались полностью. Таким образом, у инквизитора складывалось беспристрастное мнение о происшествии, и картину он видел со всех сторон.

Суд защитников веры далеко превзошёл современный по справедливости устройства. В инквизиции не существовало обвинителей или въедливых прокуроров. А сознание еретика в грехе служило обвинением и ответом. Если грешник признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим. Ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое его предали суду, было уже доказано. И это правильно, ибо оступившийся один раз не мог не оступиться во второй.