Марчин Вольский - Агент Низа

Уже через час синьор Дьябло сидел в читальном зале и листал старые номера «Пари-матч». Он не ошибся – имело место такое дело, вначале громкое, потом вдруг утихшее. В качестве доверенного лица от имени истца фигурировал адвокат Курт Штайнгаген из Вены. Дело он выиграл, но категорически отказался что-либо сообщить прессе. Синьор Дьябло незамедлительно раздобыл телефонную книгу Вены, где и нашел нужный номер. К сожалению, поднявшая трубку несимпатичная девица (судя по голосу стопятдесятикилограммовая), повторяла, словно испорченная шарманка, что, во-первых, доктора Штайнгагена нет, во-вторых, не будет, в-третьих, он не дает интервью, с адвокатством покончил уже два года назад и клиентов не принимает.

Спустя полчаса оборотистый неосатана уже держал в руках билет на вечерний самолет в Вену.

В оставшееся время он пытался раздобыть информацию о судьбе следующего в списке – бароне Франкенштейне. Здесь перспектива тоже не радовала. Недвижимое аристократа оказалось в другой зоне, нежели он мог бы желать, а сам барон канул, словно камень в воду. Было известно, что это искусственное создание, усыновленное последним из рода Франкенштейнов, в тридцать девятом вступило в элитарную воинскую часть, заработало несколько Железных Крестов, проявив солидную изобретательность и не меньшую жестокость. Близко связанный с Канарисом, после неудачного покушения Штауфенберга, Франкенштейн пропал без вести. Однако, видимо, где-то переждал катастрофу, так как после войны разыскивающие его органы обнаружили денежный перевод в одном их швейцарских банков, перечисленный с его депозита на счет некоей боливийской компании, которая, как оказалось, была чистейшей фикцией. Деньги пропали. Несколькими годами позже серебро с родовыми гербами Франкенштейнов появилось в одном из антикварных магазинов Буэнос-Айреса. Таким образом, след вел в Южную Америку.

«Если с каждым будут такие сложности, то я ни за что не управлюсь за две недели», – подумал Мефф.

Доктор права Курт Штайнгаген после выхода на пенсию жил, в принципе, за городом, однако же, несмотря на то, что забросил адвокатскую практику, сохранил контору в одном из переулков Марияхильферштрассе торговой наддунайской столицы. Мефф проник в его тихую обитель скорее силой, нежели уменьем. В дверях представился контролером газовой службы, в прихожей попытался приручить крупногабаритную Труду, а поскольку это оказалось невыполнимым, сунул ей под нос первый попавшийся в руку документ, буркнул «спецслужба» и, не обращая внимания на ее крики, что-де «мы живем в нейтральном государстве», вторгся в кабинет Штайнгагена.

Первое, что бросилось в глаза Меффу, был велотренажер, на котором адвокат в чем мать родила боролся с собственным брюхом, кое уже при первом взгляде не походило на животы, легко слагающие оружие.

– Меня нет! – бросил адвокат, увидев входящего.

– Вам надо бы испробовать вибропояс, – изрек Мефф.

– Вы так думаете? – заинтересовался адвокат.

– И диету «чудо», которую применяют величайшие звезды мира.

Адвокат перестал крутить педали.

– А в чем она состоит?

– Она достаточно проста: надо попросту ничего не есть.

Штайнгаген только вздохнул и проглотил две шоколадки из огромной коробки, стоящей на письменном столе.

– А вы, собственно, что тут делаете? – спросил он Меффа.

– В данный момент стою.

– Ну, так садитесь. Труда, кофе! А может, гантели? – спросил он и схватил штангу, при одном виде которой у Фаусона перехватило дыхание, и, указав гостю на другую, сказал: – Попробуйте. Они вовсе не такие тяжелые. Их изготовили из пенопласта. Знаете, здоровье – самая главная штука. Все остальное – ерунда.

– Я пришел по вопросу…

– Учитывая состояние здоровья, я отошел от дел! – воскликнул адвокат, – а что такое?

– Я ученый… – начал Мефф.

– Понятно. Плагиат? – догадался адвокат.

– Я ученый, занимающейся теорией рекламы, и сейчас пишу кандидатскую. Ее название: «Крупные процессы по проблемам, касающимся нарушения авторских прав».

Штайнгаген взял горсть сушеного инжира.

– Вы имеете в виду ту роковую пасту для зубов, после которой не только камни не растут, но и еще коронки ржавеют? Никаких сведений. Ни за какие деньги, – подчеркнул адвокат.

Гость, продолжая улыбаться, с миной старой тетки, раскладывающей пасьянс, который должен дать ответ на вопрос, потеряет ли она девственность, а если да, то где и когда, положил на краешек стола стодолларовый банкнот. Адвокат проигнорировал жест, вливая в стакан с кофе огромное количество сливок. Фаусон продолжал раскладывать пасьянс. Когда он дошел до второго ряда и задержался, адвокат пошевелился, словно обеспокоившись, удачно ли сложится гаданье. Мефф выложил еще несколько зеленых. Остальные демонстративно спрятал в карман и потянулся за кофе.

– Во французском пасьянсе выкладывается три ряда, – неожиданно произнесла молчавшая до того Труда.

Немного помедлив, Мефф выложил и третий ряд. Адвокат, изобразив на лице величайшее отвращение, собрал банкноты и принялся их ловко тасовать.

– Доллары – это, знаете ли, дурной вкус. Меня, в принципе, интересуют исключительно швейцарские франки.

Однако, когда Мефф протянул руку, Штайнгаген попытался быстренько спрятать деньги в карман. Впрочем, для этого ему пришлось бы стать кенгуру, поскольку в данный момент он был, скажем прямо, головат. Поэтому он скупо улыбнулся, потянулся за халатом и накинул его на плечи. Потом спрятал деньги в карман и сказал:

– Чего вы, собственно, хотите от Дракулы? Это же живой труп. Совершенно опустился. Я советовал ему снять роскошный склеп, где он мог бы спокойно почить, но он сказал, что никогда не почит, в смысле – не уснет, поскольку все его предки именно во время сна были перебиты осиновыми кольями. Старый спятивший бедолага.

– Меня интересует только его адрес.

Экс-адвокат заглянул в записную книжку.

– Он содержит магазинчик со старьем около Мехико-плац. Ничего больше я сказать не могу. Кажется, где-то по правой стороне… Может, печеньице?

Мефф поблагодарил и вышел. Штайнгаген заглотал еще несколько шоколадок и потер руки.

– Видишь, Труда, как следует вести дела. Я сказал бы ему адрес за две десятки, но вижу, он вынимает сотню, ну и решил подождать… Сколько там у нас?

Он полез в карман халата и улыбка застыла у него на устах. Вытащил туза пик, девятку крестей, потом даму червей, валета бубей и затем всю остальную колоду от восьмерки вниз. Одна солома.

«Кара господня!» – подумала Труда, которая происходила из хорошей австрийской семьи.

Была сломана вторая печать и следующее письмо дяди явилось перед Меффом, как очередной камушек таинственной и грозной мозаики.