Terry Pratchett - Добрые предзнаменования (пер. В.Филиппов)

– Неужели? В Гоморре бывать не приходилось?

– Приходилось. Там была одна таверна, где подавали отменные коктейли из перебродивших фиников, с мускатным орехом и толченым лимонником…

– Нет, позже.

– А-а…

– Видимо, что-то случилось в больнице, – сказал Азирафель.

– Ничего там не могло случиться! Там было полно наших людей!

– Чьих людей? – холодно спросил Азирафель.

– Моих людей, – поправился Кроули. – Хорошо, не моих людей. Ну, ты сам знаешь. Сатанистов.

Он попытался сказать это слово, как бы оправдываясь. Оба признавали, что мир был замечательно интересным местом, получать удовольствие от которого оба они собирались как можно дольше, но в остальном было не так уж много вопросов, по которым их мнение совпадало. Однако они полностью соглашались друг с другом в том, что касалось людей, по той или иной причине желающих поклоняться Князю Тьмы. Кроули всегда становилось за них неудобно. Не то чтобы они заслуживали грубого обхождения, но смотрел он на них примерно также, как смотрит ветеран вьетнамской войны на соседа, явившегося на собрание «Объединения соседей для поддержки порядка» в полной боевой выкладке.

К тому же их энтузиазм нагонял тоску. Демоны, по большей части, не могли взять в толк, зачем нужна вся эта возня с перевернутыми распятиями, пентаграммами и петухами. Все это не нужно. Все, что нужно, для того чтобы стать сатанистом – это усилие воли. Ты можешь быть одним из них всю жизнь и не догадываться о том, что такое пентаграмма, а с убиенными представителями семейства куриных сталкиваться только во фрикасе по-наваррски.

Кроме того, многие сатанисты старого толка на самом деле были вполне приятными людьми. Как было заведено, они собирались вместе и произносили речи, точно так же как те, кого они считали своими оппонентами, а потом отправлялись домой и всю неделю жили себе тихой, непритязательной жизнью, и у них в головах даже не появлялось особенно неправедных мыслей.

Что же до остальных…

Были люди, называвшие себя сатанистами, от которых Кроули просто корчило. И дело не в том, что они делали, а в том, что они винили в этом Ад. Стоило им забрать в голову очередную тошнотворную идею, какую ни один демон не придумал бы за тысячу лет, какую-нибудь безумную и мрачную гадость, способную появиться только в полноценном человеческом мозгу, и заорать «Дьявол заставил меня сделать это!» – как тут же симпатии присяжных были на их стороне. При этом Дьявол вряд ли кого-нибудь когда-нибудь заставлял. Нужды не было. Вот чего некоторые никак не могли взять в толк. Ад – не трясина зла, точно так же как и Рай, по мнению Кроули – не водопад добра: это просто имена игроков в великой космической шахматной партии. А вот настоящее, неподдельное, неповторимое добро – и равно кровавое, кошмарное, катастрофическое зло – можно найти только в глубинах человеческого сознания.

– А-а, – протянул Азирафель. – Сатанисты.

– Ну и что же они могли напутать? – сказал Кроули. – То есть, берем двух младенцев. Не так уж трудно их… – Он вдруг замолчал. Из туманных глубин его памяти выплыл образ монашки, которая тогда, в больнице, произвела на него впечатление на редкость безмозглой особы, даже для сатанистки. И там был еще кто-то. Кроули смутно вспомнил мужчину с трубкой и в куртке покроя, вышедшего из моды в 1938 году. По всему его виду было понятно, что он готовится стать отцом.

Значит, должен был быть и третий ребенок.

Кроули сказал об этом Азирафелю.

– Почти не за что уцепиться, – заметил ангел.

– Мы знаем, что ребенок должен быть жив, – сказал Кроули, – так что…

– Откуда мы это знаем?

– Ты думаешь, если бы он вернулся Туда, Вниз, я бы все еще сидел здесь?

– И верно.

– Значит, нам всего-то нужно его найти, – заявил Кроули. – Для начала просмотрим больничные записи.

Мотор «бентли», кашлянув, завелся, и машина рванулась вперед, втиснув Азирафеля в сиденье.

– А потом? – спросил Азирафель.

– А потом мы найдем ребенка.

– А потом что? – Машина резко свернула за угол, и ангел крепко зажмурился.

– Не знаю.

– Следи за дорогой!

– Думаю – уйди с дороги, урод! – ваши вряд ли согласятся – вместе с самокатом! – предоставить мне убежище?

– Я как раз собирался спросить тебя о том же – Осторожно, пешеход!

– Раз вышел на дорогу, значит знает, чем рискует! – заявил Кроули, и «бентли» протиснулся между припаркованной на обочине машиной и притормозившим такси так, что между ними не влезла бы и лучшая из кредитных карточек.

– Следи за дорогой! За дорогой следи! А где эта больница?

– Где-то к югу от Оксфорда!

Азирафель уцепился за ручку на двери.

– Сто пятьдесят километров! Так нельзя ездить в центре Лондона!

Кроули, прищурившись, глянул на спидометр.

– Почему? – спросил он.

– Мы разобьемся! Насмерть! – Азирафель подумал, и неуверенно поправился: – Развоплотимся. Что вызовет определенные неудобства, – добавил он, и немного расслабился. – Ну и потом, ты можешь задавить кого-нибудь другого.

Кроули пожал плечами. Ангелу так и не удалось полностью вжиться в двадцатое столетие, и он не понимал, что по Оксфорд-стрит вполне можно передвигаться со скоростью сто пятьдесят километров в час. Просто надо устроить так, чтобы никто не лез под колеса. А тогда – поскольку все знали, что по Оксфорд-стрит невозможно ехать с такой скоростью – никто этого и не замечал.

Уж лучше машины, чем лошади. Изобретение двигателя внутреннего сгорания было для Кроули Божьим да… благослове… подарком судьбы, вот. В старые времена, отправляясь по делам, он ездил только на огромных конях черной масти, глаза которых сверкали, освещая путь, а из-под копыт летели искры. Этого требовал этикет. А Кроули обычно с них падал, поскольку никогда не умел обращаться с животными.

Где-то возле Чизуика Азирафель принялся рыться в россыпях кассет в бардачке.

– Что такое «Велвет Андерграунд»? – спросил он.

– Тебе не понравится, – ответил Кроули.

– А, – великодушно кивнул ангел. – Бибоп.

– Слушай, Азирафель, а ты знаешь, что если бы вдруг у миллиона людей спросили, каким словом они назовут современную музыку, ни один из них не употребил бы термин «бибоп»? – съязвил Кроули.

– А, вот это уже лучше. Чайковский, – сказал Азирафель, вытащил кассету и вставил ее в «блаупункт».

– Вряд ли, – вздохнул Кроули. – Она провалялась в машине больше двух недель.

Тяжелый ритм бас-барабана поплыл через салон «бентли», как раз когда они миновали Хитроу.

Азирафель нахмурился.

– Не узнаю, – признался он. – Что это за вещь?

– Это «День на скачках» Чайковского, – сказал Кроули и закрыл глаза. Они проезжали Слау.

Чтобы скоротать время, свернув на Чилтерн, они прослушали «Мы – чемпионы» зачинателя английского мадригала Уильяма Берда и «Шоу должно продолжаться» Бетховена. Однако ни то, ни другое не могло сравниться с «Радио Га-Га» Вогана Уильямса.