Роберт Рэнкин - Танцы с саквояжем Вуду

— Я говорю правду. Кто прочтет эту книгу, тот умирает.

— Кто-то приходит и убивает?

— Нет, книга сама убивает.

— Как может книга убить? Некоторые, конечно, навевают сон, но чтобы убить…

— Страницы пропитаны ядом, который остается на ваших пальцах. Он постепенно проникает в кровь, и наступает смерть.

— Не верю. Такого яда не существует.

— Существует. Он из Амазонии.

— Кто тебе это сказал?,

— Друг.

— А кто сказал твоему другу? Друг?

— Послушайте, я говорю правду. Смерть уже настигла нескольких человек. Книжных обозревателей и тому подобное. Весь тираж уже изъят и уничтожен, так что опасность миновала, но вся история — сущий кошмар.

— Но в газетах ничего об этом не было.

— И не будет. Дело замято. Представляете, чем может обернуться огласка? Если люди узнают, что книги могут убивать…

Но я сообразил раньше. Подобная огласка могла бы развалить издательское дело всей Великобритании.

Я уже рисовал в своем воображении, с чего все могло бы начаться.

Слухи о смертоносных страницах проникают в Интернет. При таинственных обстоятельствах изымается и уничтожается тираж. Упоминается слово «вирус». Очень подходящее слово, чтобы началась паника. Молва достигает пивных и баров. Подруга маминой подруги найдена в кресле мертвой со стиснутой в пальцах книгой. Друг папиного друга скончался аналогичным образом, правда, в руках у него обнаружили «Санди Спорт». Люди в противорадиационных костюмах упаковали тело в полиэтилен, а дом сожгли.

Кто— то скажет, что это дело рук экологов, стремящихся таким образом спасти тропические леса. Или японской секты, травившей людей газом в токийском метро. Или сторонников эвтаназии. Или проклятых французов. Или пришельцев.

Слухи будут расползаться, паника усиливаться, а газеты будут все отрицать. Затем какая-нибудь газетенка выйдет, запаянная в полиэтилен, и покатит бочку на своих конкурентов. Люди вообще обезумеют и решат, что читать ничего нельзя, кроме как в резиновых перчатках. В итоге спрос на эти изделия резко возрастет.

Когда я выходил из Уотерстоунз, голова у меня шла кругом. Да, огласка могла бы принести много бед, и хорошо, что все книги Джонни Куинна изъяты и ликвидированы. Можно вздохнуть спокойно. Парень из Уотерстоунз взял с меня клятву, что я и словом ни с кем не обмолвлюсь о том, что услышал от него.

— Можешь мне верить, — сказал я ему. — Ни одна живая душа не узнает.

Разумеется, я сдержал свое обещание.

Ну разве что я проговорился дяде Брайену.

И то случайно.

— Кукареку, шеф! Подъем!

Я открыл веки и почти сфокусировал взгляд на потолке.

Почти.

— Вставайте, шеф! День-то какой классный! Что сначала: позавтракаем у Тиффани или прошвырнемся по ювелирным магазинам?

— Пошел вон, гаденыш! Затесался в мою голову!

— Перестаньте, шеф. Я ведь ваш ангел-хранитель.

— Скорее демон-мучитель.

Я снова приоткрыл веки и, прищурившись, посмотрел на потолок. Тот же обитый войлоком потолок, который я, просыпаясь, вижу вот уже почти три месяца.

— Выбраться бы отсюда, — сказал я Барри. — Очень надо.

— Знаю, шеф. И сочувствую. Но если хотите отсюда исчезнуть, придется отточить технику собеседования.

— Ты прав. Но что еще придумать? Если я лгу, он лепит мне «отказ», а если говорю правду, начинает думать, что я безнадежно спятил.

— Да, трудные времена, шеф.

— Ишь ты, какой заботливый.

— Для этого здесь и нахожусь.

— Ну-ну. — Я потянулся, насколько позволяла смирительная рубашка. Сильно хотелось в туалет. — Между прочим, мог бы замолвить за меня словечко перед ангелом-хранителем доктора.

— Перед Виком-клубнем? Жаль, но это против правил. Вы подумали над моим предложением, как можно было бы поспособствовать вашему освобождению?

— О каком именно предложении ты говоришь? О том, чтобы стать худым как щепка и пролезть сквозь оконную решетку? Или о том, чтобы выкопать лаз иглой от шприца? Или о том, чтобы вынуть из подушки перья и склеить из них крылья? Или…

— Я говорю о предложении уговорить кого-нибудь сверху подписать ваше освобождение, шеф.

— Что-то новенькое.

— Я выдвигал это предложение много раз, но вы меня не слушали.

— К черту твои откровения, Барри! Мне что, послать факс папе римскому? У тебя есть номер его личного телефона?

— Я много думал о вашем дяде Брайене, шеф. Он ведь занимает какую-то секретную должность в правительстве?

— Разумеется, я о нем уже думал.

— Разумеется, шеф. Когда вновь наступит ваш черед пользоваться телефоном в рекреации, могли бы вместо секса по телефону позвонить дяде.

В эту минуту отворилась дверь моей обитой войлоком палаты и вошел санитар Сесил.

— Доброе утро, красавчик, — сказал он. — Кем мы сегодня себя чувствуем?

— Надо полагать, «как»?

— Нет, «кем». Карлосом-Тараканом-Хаоса, Ласло-Вудбайном-Доверенным-Оком или Барри-Говорящим-Кочаном? Или же…

— Сегодня — просто мистером Рэнкином. Я бы хотел сходить в туалет, позавтракать и сделать телефонный звонок, если не возражаете.

— Не рановато ли для секса по телефону?

— Никогда не рано… Что?! Негодяй! Ты подслушивал!

— Таковы правила. Ты удивишься, если я скажу, сколько пациентов пытаются убедить какую-нибудь шишку из правительства приехать и подписать их освобождение.

— Лучше откажитесь от завтрака, если хотите пролезть сквозь оконную решетку, шеф.

Сесил снял с меня смирительную рубашку и вывел в коридор. Я сходил по-большому, что доставило мне огромное удовольствие, и принял холодный душ, напротив, удовольствия мне не доставивший. Затем мне дали вытереться и одеться, после чего погнали на завтрак.