Антон Твердов - Нет жизни никакой

— Что-то, милый друг, не видно поганого селезня-подстрекателя, — сообщил Эдуард Гаврилычу.

— Может быть, этого мудака растоптали в свалке? — с надеждой в голосе предположил Гаврилыч.

— А может быть, и нет, — резонно возразил Эдуард. — В такой каше ничего не разберешь… Пора нам делать ноги. А то они и до нас доберутся…

— Козлы! — раздалось из угла. — Вонючие уроды! Эдуард вздрогнул.

— Это голова, которую в нас кто-то запустил, — пояснил Гаврилыч. — Чуть мне самому башку не снесла…

— Идиоты! Тараканье говно! Залупообразные дебилы!

— Надо бы ее заткнуть чем-нибудь, — предложил Эдуард. Гаврилыч оглянулся. На глаза ему попался массивный золотой подсвечник, выполненный в виде армейского гранатомета в натуральную величину.

— Вон чем, — указал он.

Голова Капитана Крюка немедленно заткнулась — затихла в углу.

Эдуард был интеллигентнее Гаврилыча и — следовательно — трусливее. Гаврилыч, впрочем, тоже особой храбростью не отличался, но, считая стыдным паниковать вслух, боялся и дрожал в душе.

— Не надо бы нам делать ноги, — тем не менее проговорил Гаврилыч. — Начальство нас спросит потом — а что вы предпринимали, чтобы остановить мятеж? А мы что ответим? Сбежали?

— Не сбежали, а ретировались, — поправил Эдуард. — То есть — перешли к вынужденному отступлению. Предварительно попытавшись повернуть народные массы назад при помощи словесного увещевания и силового прессинга, выражавшегося в создании отряда заграждения из партии новых героев своего времени и зенитной атаки. Мы храбро сражались. Может быть, нам вообще медали дадут за храбрость и повышение…

Гаврилыч был настроен не так оптимистично.

— Ага, — с нескрываемой иронией проговорил он, — дадут нам медали. Нам кое-чего другого дадут… по жопе, а не медали. Забыл, что инспектор Велихан на нас зол?

— Не забыл, — вздохнул Эдуард, враз поняв всю несостоятельность собственного хода мысли. — Так что ты предлагаешь?

— Вызвать Патруль Цепочки, — сказал Гаврилыч. Эдуард присвистнул.

— Вызвать Патруль Цепочки, — сказал он, — это значит признать свою несостоятельность. Понимаешь, бунты в Колонии X — дело обычное. Всегда для их подавления хватало двух-трех зуботычин…

— Кому ты рассказываешь? — буркнул Гаврилыч. — Сам знаю…

— Так вот, милый друг, — продолжил Эдуард, — ты это знаешь, и администрация Цепочки это знает.

— Но ведь сейчас не то! — почти закричал Гаврилыч. — Сейчас они все — герои эти паршивые — как с цепи сорвались. Такого представления, какое они устроили, отродясь не было в колонии! Это все селезень уродский их взбаламутил! Черный Плащ гребаный! Это он — я знаю!

— Вот! — подчеркнул Эдуард. — Ты знаешь. А администрация Цепочки не знает. Она решит, что грянул традиционный бунт Колонии X, а инспектор Эдуард Гаврилыч чего-то запаниковал и своими несанкционированными действиями вызвал небывалое брожение масс и общее самоуничтожение! Я даже предполагаю, кто именно такую версию выдвинет.

— Кто? — спросил простодушный Гаврилыч.

— Конь в пальто! — рявкнул Эдуард, от волнения теряя свою интеллигентность. — Инспектор Велихан Сагибханович Истунбергерман — вот кто!

— Да-а… — протянул Гаврилыч. — Дела-а-а… И сошлют нас к едрене бабушке на пенсию. Но с другой стороны — мы целые останемся. А если эти сволочи ворвутся сюда, нам головы наши точно поотрывают.

— Поотрывают, — согласился Эдуард. — Вот если бы мы на данный момент совершили какой-нибудь подвиг — например, задержали особо опасного преступника-рецидивиста, того самого селезня Черного Плаща. Или Никиту Вознесенского, который, по донесениям от администрации, снова что-то там натворил и сбежал — и после этого вызвали Патруль Цепочки — тогда совсем другое дело. Помнишь еще Вознесенского?

— Еще бы, — проворчал Гаврилыч. — Этого козла забудешь… Сколько он нам крови попортил, когда мы за ним гонялись… Эх и переворот он замутил с другим покойником… Как его?

— Махно, — подсказал Эдуард. — Знатный покойник. Настоящий герой, не то что эти недоумки…

— Селезня мы точно не поймаем, — сказал Гаврилыч. — И Вознесенского нам искать — нет времени. А голова моя мне еще нужна. Я ею думаю. Выходит — вызывать Патруль? Пусть нас на пенсию отправят, но зато целы будем?

Эдуард погрузился в мучительные размышления. Боязнь физической расправы боролась в нем с боязнью безрадостного прозябания на пенсии.

— Не знаю, — наконец сказал он.

И тут дверь в комнату распахнулась. Обернувшись на шум, Эдуард Гаврилыч секунду стоял столбом, во все свои четыре глаза глядя на вошедшего, а потом…

— Никита! — ахнул Гаврилыч.

— Вознесенский! — ахнул Эдуард.

— Эдуард Гаврилыч! — ахнул Никита.

—………! — ахнула из угла голова Капитана Крюка.

— Вот тебе и подвиг, — справившись с приступом удивления, проговорил Эдуард.

— Точно! — хмыкнул Гаврилыч. — Эй, Вознесенский! Ты как здесь оказался?

— Случайно, — ответил Никита, тоже крайне изумленный.

— А где твой дружок? Этот… полуцутик…

— Г-гы-ы, — подсказал Эдуард.

— Г-гы-ы неподалеку, — ответил Никита. — Парит над полем битвы.

— Зачем? — удивился Гаврилыч.

— Ждет, когда от меня какую-нибудь часть тела отчекрыжат, — объяснил Никита.

— Интересные у вас отношения, — в один голос проговорили Эдуард и Гаврилыч, отступая к красной кнопке на стене.

— Интересные… — сказал Никита. — Вот так встреча… А это вы из зенитки пуляли?

— Мы, — признался Эдуард Гаврилыч, делая еще пару шагов.

— Выходит, вы тут на службе? — осведомился Никита.

— На службе.

— И будешь меня задерживать, чтобы передать властям? Ориентировку небось на меня получил уже…

— Ориентировка нам ни к чему, — сказал Гаврилыч. — Твою штрафную чавку мы навсегда запомним. Короче, хватит базарить, руки за голову, ноги на ширину плеч и ложись на пол. А я пока на тебя наручники надену.

— Если все выполнишь так, как мы сказали, и будешь хорошим мальчиком — не покалечим, — пообещал Эдуард,

— А чего ему рыпаться-то? — удивился Гаврилыч. — Он человеческий покойник. А человеческие покойники, даже самые крутые и тренированные, гораздо слабее ифритов. Никита это знает. Еще бы ему это не знать…

— Знаю, — проговорил Никита.

Эдуард Гаврилыч уже стоял у самой красной кнопки.

— Нажимать, милый друг? — спросил Эдуард у Гаврилыча.

— Нажимай, братан, — разрешил Гаврилыч и добавил, обращаясь уже к Никите: — Сейчас нажмем кнопочку, прилетит Патрульчик. А ты к этому времени будешь уже смирным и покладистым. В наручниках. Нажимаю кнопочку!

— Не-е-ет! — заорал Никита, бросаясь к Эдуарду Гаврилычу, но тот ладонью вдавил кнопку в стену.

— Вот и все, — улыбаясь, проговорил Эдуард. —Ложись на живот, руки за голову… расслабься и попытайся получить удовольствие.