Антон Твердов - Реквием для хора с оркестром

Пытаясь удушить Гаврилыча, Эдуард не упускал из виду и тот факт, что преступником не занимается никто, и по этому, не выпуская из рук шею Гаврилыча, пыхтя от натуги, принялся орать во всю глотку призывы к выпивающим в кабаке гражданам:

— Просьба ко всем сознательным обывателям! — надрывался Эдуард. — Немедленно помогите мне обезвредить опасного преступника-рецидивиста Никиту Вознесенского, который находится в этом помещении!

Видя, что никто не двигается с места, удивленно наблюдая за странным ифритом, который зачем-то пытается оторвать одну из своих голов, Эдуард отчаянно взвизгнул и неожиданно для самого себя громогласно соврал:

— За поимку Вознесенского объявлена премия в миллион фишников!

Сумма была весомой. Конечно, посетители кабака «Закат Европы» прямо сейчас ринулись бы задерживать преступника-рецидивиста, если бы Эдуард показал, где он, собственно, находится. Но Эдуард, по понятным причинам, не мог воспользоваться ни одной из обеих рук, чтобы указать…

— Где он?! — взревело сразу несколько голосов. — Где Вознесенский!

— Он тут! — немедленно откликнулся Эдуард, все еще сжимая шею полузадушенного Гаврилыча. — Он за моим сто…

Но за столом никакого Вознесенского не было. Упившись почти до беспамятства, Никита, однако, не потерял сноровки и сообразительности, каковые качества были приобретены им в течение всей его бурной жизни-до-смерти, а спешно ретировался, как только сообразил, какие именно последствия могут иметь истошные крики Эдуарда.

— Где он?! — завывала толпа. — Не потерпим в своей среде преступников-рецидивистов!

— Где он? Где?! — вскочив на стол, громче всех визжала парочка — скелет в набедренной повязке и тип в военном мундире с челочкой и усиками. — Устои государства, которым угрожают субъекты, подобные Вознесенскому, непоколебимы! — вопил тип с усиками, но невооруженным глазом было видно, что в первую очередь думает он не об устоях государства и не об угрожающих им субъектах; а о миллионе.

Пробравшись сквозь толпу, Никита открыл дверь наружу, но, поколебавшись, остановился, оглянулся назад и крикнул:

— Вон он! Ловите его скорее!

И выскочил из кабака, захлопнув за собой дверь. А оставшиеся в помещении посетители, взбаламученные его выкриком, ринулись ловить преступника, который, как им все еще казалось, был где-то среди них. Эдуард отпустил уже хрипящего Гаврилыча и кричал — но его никто не слышал. Несколько минут в помещении царил кромешный ад, а потом кого-то все-таки поймали, но определить — Вознесенский это или не Вознесенский — никто не мог, потому в процессе задержания подозреваемому напрочь оторвали голову.

Выбежав из «Заката Европы», Никита постепенно перешел на шаг — а позади него все еще разгорались нешуточные страсти. Начавшееся в кабаке безобразие вылилось уже на улицу и черт его знает в какие беспорядки оно перешло бы, если бы на улице Города оглушительно не запели бы трубы и не раздался громовой голос глашатая:

— На Вал Ляю! На Вал Ляю!

— Вот это обещание — «наваляю», — пробормотал не успевший до конца протрезветь Никита и, втянув голову в плечи, ускорил шаг.

— На Вал Ляю! — продолжал глашатай. — По Городу шествует сам правитель На Вал Ляю! Приказ — соблюдать тишину и преклонить колени! Смотреть только вниз, ибо никто не должен видеть великого человека!

Улица на мгновение замерла, а потом — постепенно все, кто слышал приказ, стали валиться на колени — если таковые у них имелись, уставя лица, морды, хари в землю.

Никита припустил бегом. Прежде чем свернуть в переулок, где находился законспирированный вход в подземелье, он последний раз обернулся. Тишина стояла над Городом, как величественный монумент. Из-за поворота показались первые воины головного отряда ифритов, а за ними — большой черный паланкин. Дольше Никита смотреть не стал — кажется, ифриты уже обратили на него внимание, а глашатай еще громче завопил:

— На колени! Всем на колени! Приказ На Вал Ляю! Приказа На Вал Ляю никто не смеет ослушаться!

Никита нырнул в переулок.

«Дурдом, — подумал он напоследок. — Весь этот мир — дурдом. Как и наш мир, впрочем…»

Это было очень давно.

Еще тогда, когда очередной правитель Первого загробного мира, что следует, как известно, в цепочке миров сразу за миром живых, именуемым Земля, за примерную службу был переведен неведомо куда, и на короткий промежуток времени Первый загробный остался без всякого правителя.

Они вот уже второй суперсглот сидели на самом краю мира у Пронзающих врат и гадали, кто станет правителем.

Ххтур теребил багровый вырост собственного носа и задумчиво сипел через щетину ротового отверстия на затылке, а Гуорт, размышляя, глубокомысленно ковырял тремя пальцами шестой руки в гнилом дупле бивня.

Сейчас они разговаривали о красоте. Из Пронзающих врат то и дело выходили посланцы цепочки миров. Ни Ххтур, ни Гуорт не имели никакого понятия о том, с какой целью прибывали посланцы. Откуда им было об этом знать? Ххтур и Гоурт жили на планете Оом, там и умерли — и неизвестно по какой прихоти Высшего Совета их закинуло сюда — в Первый загробный, куда попадали обычно мертвецы с Земли и подобных Земле измерений. Ххтур и Гоурт получили свои идентификационные номера, но лицензии на загробную деятельность взять не смогли. На Оом Ххтур был шуршинильфюрером, а Гоурт и того лучше — полусурунтиком-аглы. Так что в Первом загробном профессий, подобных родным профессиям Ххтура и Гоурта, не было вовсе — и Ххтур с Гоуртом с самого момента прибытия болтались без дела у Пронзающих врат, не видя необходимости идти куда-то хотя бы для того, чтобы полюбоваться на здешних жителей, которых они, кстати говоря, ни разу и не видели, так как идентификационные номера получили еще по пути в Первый загробный.

Да, из Пронзающих врат то и дело выходили посланцы цепочки миров. Ххтур и Гоурт прибыли издалека, и по цепочке миров после своей смерти — они, опившись гундурского зелья, катались на катараткакатах в Гунявом заливе, где дружно утонули, не справившись с управлением катараткакатов, — болтались уже давно. Повидали много разных существ, не особенно, впрочем, отличавшихся от них. Но теперь в этой глуши — в Первом загробном — они немного растерялись… Вот именно поэтому и не отходили от Пронзающих врат в глубины чуждого мира.

Да, из Пронзающих врат то и дело выходили посланцы цепочки миров, а Ххтур и Гоурт разговаривали о красоте. Вот буквально два сглота назад прошли двое витропильцев, про которых Ххтур подумал:

«Красные слизняки, а воображают себя центром цепочки!»

Когда они удалились, Ххтур шепотом — тихим шепотом — заметил, что правителями представители этой расы все равно не смогли бы быть; подданных мутило бы от исходящего от их кожи смрада… — шепотом, потому что слуховой аппарат витропильцев развит преотлично, а уж насчет их агрессивности по всей цепочке ходили анекдоты.