Андрей Чернецов - Чародей на том свете

— Хто пьянствует?! — раздался откуда-то сверху возмущенный вопль, и через минуту, едва не сломав расписной тент над тележкой, которую боцман по инерции катил перед собой, перед всей честной компанией объявился Языкатый собственной персоной. — Хто пьянствует-то, рыло усатое? — кинулся он с кулаками на обидчика. — Да я тут второй день вас караулю! Как о наезде на логово Мехена услышал, так собрал манатки и сюда.

Он выразительно потряс увесистым мешком в руке, в нем что-то жалобно звякнуло. Даньке показалось, что это была пустая стеклотара.

— И ни грамма сикеры в рот не брал! — бил себя в грудь однорогий. — Кстати, о сикере. Не угостите стакашкой? А то чей-то мозги не варят. Нет стакашки, могу и из горла. Мы не гордые.

Боцман обернулся к нетеру, ища у них поддержки. Хнум выудил из заплечной сумки бутылек и протянул его страждущему коллеге.

— Это че, Мастер? — сорвав крышку, подозрительно принюхался к содержимому сосуда Языкастый. — А-а… «Золотые рога», Ху знает! Ху помни-ит…

Он забулькал, заливая пиво себе прямо в глотку.

Эля с широко открытыми глазами наблюдала за эффектом, производимым чудодейственным бальзамом. На первый взгляд в старом алкоголике внешне ничего не изменилось. Ну, разве что на голове вырос второй рог, да плечи расправились. Признаться, — девушка была разочарована. Прочитанная ею аура Языкатого Ху обещала, что преображение может быть более эффектным. Переливалась аура всеми цветами радуги, но более всего преобладали желтый и голубой — цвета творчества.

— Че, дочка, разуверилась в бедняге Ху? — подмигнул ей старик. — Ужо погоди.

И вдруг резко, без перехода, заорал:

— Куда прешь, образина?! Зенки разуй, не видишь, кто перед тобою?!

— Простите, это вы… мне? — растерялась Эйяно и оглянулась на товарищей.

Те смотрели куда-то вперед и в сторону. Девушка последовала их примеру и обомлела.

Посреди дороги, загораживая мощной спиной проход к берегу, у которого скучились старые суда, высился двуглавый дракон. Ростом с девятиэтажный дом, с длинным хвостом, заканчивающимся тяжелой шипастой булавой, с огромными крыльями, грозно шевелящимися в воздухе и закрывающими полнеба. И с придурковатым выражением обеих морд, щерящихся острыми бритвами-клыками.

— Стой, кто идет? — каким-то механическим голосом изрек он.

— А ты будто не признал, Бабаи? — ехидно осведомился Ху.

Звероящер закатил глаза, о чем-то тяжело раздумывая, и внезапно уменьшился раз этак в девять, став ростом с Языкатого (самого рослого среди будущего экипажа Ладьи «Месектет»).

— Снова разбойничаете? — осуждающе покачал завхоз Мехена обеими головами, и при этом они чуть-чуть не стукнулись лбами. — Мало вам наших лабораторий, так еще и Ладью подавай? Нехорошо-с!

— Да будет ныть-то, Бабаюшка, — продолжал переговоры Языкатый. — Если бы Мехен имел претензии за наезд, живо бы маляву прислал и стрелку забил Ра-Атуму. Так ведь, как я понял, он не собирается кипеш поднимать? Или как?

— Догадлив ты, куманек, — сказала правая голова.

— Хозяин на вас не в обиде, — подхватила левая.

— Интересно почему? — вполголоса сказал Данька.

— Скучно тут у нас, — услышав его, разъяснил Ху. — Словно в болоте все застоялось. А ты со своей командой хоть какое-то разнообразие внес. Правильно я излагаю, Бабаюшка?

— Ну, — подтвердили обе головы. — Хотя я бы на месте Хозяина…

Дракон щелкнул зубами и увеличился вдвое.

— А ну остынь! — прикрикнул на него Упуат. — Перед кем стоишь?!

Бабаи вновь уменьшился.

— Пароль говорите! — потребовал хмуро. — Без пароля не пущу, кем бы вы ни были!

Нетеру растерянно переглянулись, а Ху ободряюще улыбнулся Эйяно:

— Девочка, то есть Великая чарами, вспомни-ка бабушкину колыбельную.

— Колыбельную?

— Ну да. Или забыла?

— «Змей Сата, в клубок свернувшись, Спать улегся на край неба…»

— Достаточно, — остановил ее Языкатый и повернулся к дракону. — Слыхал, болезный? «Змей Сата».

Обе головы Бабаи синхронно плюнули сгустками плазмы.

— Ладно, проходите, чего уж там. Я ведь только для порядка. Традиции, понимаешь.

Данила во главе своего небольшого отряда уже двинулся было вперед, но тут Двуглавый легким покашливанием привлек внимание парня к себе. Неловко переминаясь с ноги на ногу, дракон сказал:

— Босс просил передать вам одну вещицу. Не погнушайтесь.

Откуда-то, едва ли не из воздуха, он извлек алую тряпицу и с поклоном вручил парню. Упуат, живо заинтересовавшись происходящим, подскочил поближе и сунул любопытную морду в Данькины руки. Его брови удивленно поползли вверх.

— Разворачивай скорее.

Молодой человек послушался.

Это был стяг треугольной формы. На алом поле была серебром вышита голова змеи, скорее всего, питона.

Бабаи вытянулся в струнку. Его примеру последовал и боцман Хепри.

— Личный гюйс Мехена! — прошептал Ху.

— И что бы это значило? — озадачился Даня.

— А то, — торжественно провозгласил Упуат, — что Великий Змей Мехен признал тебя истинным Ра-Атумом. И именно поэтому он не стал преследовать нас после набега на его владения.

— Это дорогого стоит, — подтвердил премудрый Тот.

— Благодари, олух! — цыкнул Проводник на друга.

Парень с благоговением поцеловал гюйс и обратился к Бабаи:

— Передай Великому Змею Мехену глубокую признательность за ту высокую честь, которую он оказал мне и моим соратникам. Ладья Миллионов Лет отправится в плавание под этим священным стягом!

— Сенеб! — рявкнули обе драконьи головы. — Радуйся, о, Ра-Атум! И попутного тебе ветра!

Появление маленького отряда на причале не произвело совершенно никакого шума и не было отмечено ничем особенным. Только двое бомжующих демонов, ковырявшихся у бака с отбросами, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к Ладье, чем к направлявшейся к ней группе.

— Вишь ты, — сказал один другому, — вон какие борта! Как ты думаешь, доплывет она, если б случилось, до места Седьмого Часа или не доплывет?

— Доплывет, — отвечал другой.

— А до Двенадцатого-то, я думаю, не доплывет?

— До Двенадцатого не доплывет.

Этим разговор и кончился.

— Ни за какие коврижки не взойду на эту развалюху! — заартачился Кириешко, до которого долетели обрывки их беседы. — Я, может быть, вообще не переношу путешествий по воде. У меня морская болезнь, вот!

— Владилен Авессаломович, миленький, — уговаривала его Эля. — Ну как же мы без вас?

— Да посмотри сама, девонька, разве может вот это плавать?!

Бот, вокруг которого кипели страсти, и впрямь представлял собой жалкое зрелище. Давно не смоленное днище зияло тремя или четырьмя пробоинами, мачты покосились, паруса висели на них изодранными тряпицами. Руль был сломан пополам.