Галина Черная - Джинния

— Эт наша главный мещеть, эт караван-сарай, эт базар, эт баня, эт другой мещеть, эт второй базар, эт еще бани... женскиэ.

— Помыться, что ли? — зевнула я.

Ужасно хотелось спать, может, хоть в зиндане удастся прилечь, Миша посторожит, с ним не страшно. Тем более что мой опыт заключения еще вполне свежий, но вот наш милиционер почему-то нервничал, тяжело вздыхал и явно страдал физически...

Тот толстый тип у лавки, что нас выдал (недаром он мне сразу не понравился), присвистывая, следовал за нами, делая вид, что идет исключительно по своим делам.

— А эт зиндан! Вот, прищли. Сожалеим, щито сегодни вы умрети, этот пириказ подписал господин великий визиря Крысаддин. Уй какой злой...

Хорошенькая новость, уже и визирь успел подписаться, быстро они тут с честными людьми расправляются. Нас сдали под расписку стоящему у входа в каталажку занюханному джинну с изуверской физиономией, одетому в грязное тряпье. После чего, грустно повздыхав и бросив на нас по еще одному скорбному взгляду, циклопы распрощались и отбыли.

Здание зиндана, слепленное из серого камня, смоталось не слишком радостно на вид, а внутри оказалось еще более удручающим. Я подумала было, как странно, что нет охраны, но, когда еще раз встретилась взглядом занюханным джинном уже в мрачных чертогах зиндана, этот вопрос отпал сам собой. Его синяя кожа, безумные глаза размером с куриное яйцо на вытянутой морде синего осла, причем челюсти составляли основную массу, и мускулистые лапы напрочь отбивали всякие мысли о побеге.

— Мы — великие волшебники и маги, если ты не угодишь нам, то твоя смерть будет долгой и мучительной. — Мой сосед попробовал и здесь провести нашу живую линию.

— Меня зовут Умат, и в следующие десять минут я буду вашим палачом, — сообщил тот, подло улыбаясь. Несмотря даже на его занюханный вид, ему почему-то хотелось верить...

Без лишних предисловий гнусавым голосом он зачитал приговор, переданный ему циклопами, в котором говорилось, что нас бросят в «гибельную яму», в которой мы невыносимыми муками и медленной смертью искупим свои грехи. Значит, опять поспать не удастся?!

— Вы осуждены за бродяжничество! Ну и за то, что вы — люди...

— Люди — это плохо?

— Нет, это завидно... Начать хотя бы с того, что вас Аллах любит больше.

— Сунете нас в яму со скорпионами?

— Хе-хе, шайтан уготовил вам кое-что похуже, много хуже! Прощайте, нехорошие грешники!

— Это вы, что ли, шайтан? — простодушно уточнила я. Меня все еще мучил этот вопрос: правда ли, что шайтаны — один из народов джиннов, или все джинны и есть шайтаны? Конечно, Акиса дала отрицательный ответ, но, согласитесь, она вполне могла и солгать в собственных интересах.

Вид Умата стал напуганный и смущенный, вместо ответа он поспешил дернуть за рычаг. Но не успел, Мишка выкинул ногу, целя палачу ударом карате в грудь, но дотянулся только до колена, тот был в полтора раза выше. Я бросилась на помощь верному соседу, намереваясь влезть ему на плечи и уже оттуда атаковать врага, но...

Торжествующе усмехнувшись, джинн дернул за рычаг, две створки люка резко опустились — и мы полетели вниз. Ох, лишь бы спину не сломать, остальное загипсуем. Хотя, если там крокодилы или змеи, вопрос спины становился несущественным... ладно, долетим — разберемся. На самом деле мысли были короткими, типа «ой!», но я ж должна пересказывать происходящее как-то политературнее...

Мы упали на что-то мягкое. Часть мягкого, избежавшая расплющивания, с визгом разбежалась по сторонам, суча крошечными лапками и скребя коготками по каменному полу.

— Фу! Крысы!

— Не уверен. Ты цела?

— Да, и похоже, что останусь цела еще незначительное количество времени. Пока крысы нас не съедят...

— Это не крысы, — уперся Миша. — Какие-то другие зверьки, у них пушистые хвосты.

В темноте ямы заблестели большие и, как мне показалось, испуганные глаза, я посчитала — тринадцать глаз, странно. Только тут вспомнив о спичках, захваченных из дома в составе походного набора (хорошо, их не изъяли при обыске), я достала их из кармана и с третьей попытки зажгла одну.

— Ах, какие пусики, милашки! Смотри, они такие маленькие и у них такая шелковистая шерстка, а ушки, ушки какие смешные!

Перед нами, вздыбив шерстку и распушив хвостики, находились маленькие лисички.

— Кто это?

— Это фенек, пустынная лисица, — восторженно пояснила я. — Неужели они тебе не нравятся? Такие крошечные ушастые пушистики!

Но только протянула руку, чтобы погладить ближайшего ко мне и самого печального и робкого на вид лисенка, как он сверкнул злобным взглядом, ощерил клыки и мгновенно сомкнул челюсти на моей руке.

— Ой, отпуст-ти! А-а.. Ой-е...

— Хавхавав!!!

Миша бросился отцеплять от меня лисенка, но тут они все набросились на нас и, вцепившись довольно мощными для таких хрупких созданий челюстями, принялись грызть везде, куда только дотягивались своими острыми зубками. Было больно и щекотно, мы отмахивались, как могли, шлепая по лисицам их же собратьями, с яростным рычанием повисшими у нас на руках.

— Вот маленькие чертенята! — сквозь смех сердилась я. Миша был более сдержан, но и он проявил чувство юмора, издевательски подхватив:

— Они же такие милые, что ты?! И кусаются, как трехдневные котята...

— Сам виноват, надо было лучше применять свое самбо или что-еще-там!! Чему вас только в вашей школе милиции учат? Не смог справиться с одним противным тюремщиком-джинном, занюханным к тому же... Понимаю, если бы их было пятеро, был бы стимул, был бы подвиг, а тут всего один! Ой-ой-ой... Ах ты, зараза мелкая! Это я не тебе, — поспешно сказала я своему товарищу.

— Да нет, я тоже заслужил. Ты права, не смог с одним справиться, надо было пытаться сбежать еще в городе, — еле слышно отозвался Мишка, еще активнее отцепляя от меня феньков. На своих он уже не обращал внимания, хоть их и прибавилось. В стене оказалась узкая длинная щель, наверно, для наплыва лисиц. В эту щель, кстати, с трудом, но все же просачивались воздух и свет...

— Ладно, не вини себя! Этот тюремщик под три метра ростом и килограммов двести, наверно, весит, а ты всего пятьдесят, а морда у него какая изуверская... Я же понимаю.

— Не надо меня оправдывать, — насуплено возражал Мишка, но при этом мне показалось, чуть заметно улыбнулся, или это была гримаса боли?

Одежда на нас постепенно превращалась в лохмотья, руки и ноги были расцарапаны маленькими агрессорами. Причинить им боль по-настояшему — рука не поднималась, это же как плюшевой зверюшкой об стену, потом до старости от греха не отмоешься...

Я уже хотела попросить Мишу, если он меня переживет, пусть отомстит, даже ценой своей жизни, как вдруг люк открылся, и нам на голову упала веревочная лестница.