Любен Дилов - Незавершенный роман студентки

Начальник стражи снова изменился в лице. Ему не хотелось иметь дел с популярным скульптором, но и самому искать место для встречи было вовсе не безопасно. Жена предупредила его: «Если застану тебя с гетерой, голову оторву!» А почему она так ревновала его к гетерам, а не к рабыням и наложницам, один только Зевс ведает. И все же надо быть осторожнее, ведь в свое время тесть дал золото, чтобы он купил себе это начальническое место, которое сейчас занимает.

– Хорошо… Надеюсь, ты уже заплатила дань? – намекнул он еще раз этой красивой дурочке, как будут обстоять их денежные взаимоотношения.

Циана с готовностью полезла в карман, скрытый в складках хитона, где была спрятана пригоршня специально приготовленных золотых и серебряных монет.

– Если надо, заплачу. Тебе платить?

– Э, да ты совсем новичок! – засмеялся начальник стражи.

– Новичок! – призналась молодая историчка.

– Ладно, что касается дани, договоримся… Когда обустроишься, заимеешь клиентуру, тогда… Я помогу тебе наладить контакты с двумя-тремя богачами, но и ты должна постараться, чтобы я мог рекомендовать тебя…

– Постараюсь, – пообещала Циана, хотя ей и не вполне было ясно, что именно она должна делать. Для нее сейчас было главным отделаться от этого неприятного человека, который предлагал ей какой-то гнусный союз.

Миссия Цианы заключалась в том, чтобы встретиться с Праксителем и по возможности узнать, кому именно принадлежит несколько известных скульптур, о которых историки и искусствоведы спорят уже в течение ряда веков.

– Желаю тебе успеха! Скоро ты услышишь обо мне, солнцеликая, – проявил к ней благосклонность начальник стражи. – Загадочная женщина! И все на ней необычное: и ожерелье, и заколки в волосах, и духи, – вздохнул он, глядя вслед удалявшейся Циане. – И вон за данью сразу полезла в карман! Может, в самом деле какая-нибудь обедневшая принцесса, решившая стать свободной женщиной? Ее хитон наверняка из Милета. Только там производят такие тончайшие ткани. Прямо как Аспазия! Когда-то и она вот так появилась, неожиданно. Никто так ничего и не узнал о ее происхождении: но денег у нее было столько, что она в состоянии была открыть школу для женщин…

И еще он вспомнил, что Аспазия была любовницей Сократа, а затем женой Перикла… Теперь вот эта гетера… И ведь к Праксителю пошла сразу, не к кому-нибудь.

– Распоясались эти философы и художники, – сказал строго своим телохранителям начальник стражи. – Демократию они понимают так: делай что хочешь! Но… – начальник громко рыгнул, поскольку совсем недавно переел голубцов из виноградных листьев, которые его жена готовила ну просто великолепно, и довольный неожиданно получившимся каламбуром, закончил весело: – Но я покажу этим голубчикам!

Первое открытие, которое сделала Циана после встречи с городской стражей, было таковым: в мире эллинов красота действительно является огромной силой. Однако не стоит рассчитывать только на красоту. Вот почему, прочитав помещенную над фризом надпись «калоскай агатос» (будь прекрасен и доблестен), она тем не менее настроилась скептически. Этот лозунг, положенный в основу народного воспитания и подхваченный Периклом еще сто лет назад, дал хорошие плоды в архитектуре и искусствах. Им руководствовались гетеры в любовном своем мастерстве. Но люди, подобные начальнику стражи, не были ни прекрасными, ни доблестными. Да и в троих мужчинах, сидевших в прохладе мраморной беседки, не было ничего привлекательного.

Циана попыталась отгадать, кто из них Пракситель, однако все трое были с растрепанными сальными волосами, а под застиранными, неопрятными хламидами вырисовывались отвратительные животы. И вообще, пройдя чуть ли не весь город, в том числе мимо агоры [10], Циана не встретила ни одного человека, лицо или фигура которого были бы столь красивы, как скульптуры, расставленные во дворе Праксителя или же находящиеся в античных отделах музеев будущего. Циана нащелкала сотни фотографий вмонтированным в ожерелье минифотоаппаратом, дабы жители ее века узнали доподлинную правду о столь восхваляемой древности.

– Хаире! – обратилась Циана с приветствием свободных граждан древности, что на болгарском языке двадцать четвертого века звучало бы приблизительно как «радуйся» или «будь весел».

Все трое, оторвавшись от какого-то папируса, подняли головы, но не обрадовались, а старший прорычал:

– Совсем нет покою от этих курв!

Он употребил слово, которое Циани не поняла, однако по тону, каким это слово было сказано, его вполне можно было отнести к разряду неприличных. Однако Циана спросила вежливо:

– Это ты Пракситель? – и добавила: – Я не ожидала от тебя такого отношения.

– Зачем я тебе? – окликнул ее самый молодой из троицы, так же невежливо, как и старик.

– Тебе нужна натурщица?

Скульптор посмотрел на нее, как смотрит торговец мулов на товар, и ответил:

– Не нужна.

– Я не стану просить у тебя денег, – поспешила заверить его Циана заискивающим тоном, поскольку время пребывания в этой эпохе у нее было ограничено, а сделать предстояло немало.

– А что же ты будешь просить? Насколько я знаю, вы, сестрички, уже ничего даром не даете.

Сквозившая в его словах ирония говорила о том, что либо он пережил какую-то личную драму, либо с ходом времени что-то изменилось, о чем она не знает.

– Пока я попрошу немного воды. Я иду издалека. Очень жарко, – сказала Циана.

Он подал ей знак, чтоб входила, и указал на два меха, брошенных в ногах мужчин, похожих на зарезанных овечек.

Кокетливая походка Цианы не привлекла внимание мужчин.

«Уж не мальчиков ли они предпочитают? – забеспокоилась Циана. – Кто их поймет, этих греков!» Мех с водой шевелился в ее руках, вырывался, как порывающееся убежать животное. Циана не училась пить из меха, поскольку полагала, что эллины пользовались только амфорами, чашами и чудесными сосудами, которые она видела в музеях.

Мужчины взорвались смехом, который метрики много веков спустя назовут «гомеровским». Однако Циана расценила это как проявление бескультурья. Тем более, что никто из мужчин не предложил ей свою помощь.

– Эй, уж не царская ли ты дочь? – досыта насмеявшись, шлепнул ее по заду Пракситель. – На, пей! – подал он ей свою огромную бронзовую чашу с разбавленным вином. Циана была иммунизирована против всех болезней древности, но с трудом подавила чувство брезгливости. Однако разбавленное вино оказалось прохладным и вкусным. Циана осторожно подняла предложенную чашу и одновременно стала разглядывать разложенный перед мужчинами папирус.

– Это эорема [11]? – спросила она, отпив глоток и ставя чашу на мраморную скамью.