Константин Ситников - Как медведь с комаром боролся

– Я знаю, – заговорил Игорь (в голосе его звенела обида), – вы считаете меня подлецом. Вы считаете, что я женился на Марине только ради карьеры. Да, у меня бьи свои планы… Но как вы могли подумать, что я брошу Марину? Вот что, – сказал он сухо, поднимаясь и застегивая воротничок, – делайте что хотите, а Настю я вам не отдам.

Семен Никифорович усмехнулся.

– Да ты не кипятись, – примирительно сказал он. – Что ты распетушился? Я тебя уведомил, а там решай как знаешь. Поведешь себя как мужчина – молодец. Будешь тряпкой – Бог тебе судья. Одно помни, майор: Маришу в обиду не дам. Ступай.

Игорь дернул красивой головой и вышел… Семен Никифорович тяжело поднялся, постоял у ночного окна, глядя как вьется за стеклом серая сволочь, налетая из темнеть путаясь в марлевой сетке. Наконец решительно задернул зеленую штору и прошел в комнату для отдыха. «Форд» миновал КПП, вырулил с подъездной дороги и помчался по шоссе… Вотчин, небрежно развалясь в водительском кресле и выставив локоть в боковое окно, громким дискантом вещал:

– И чего мы все глотки друг другу рвем, товарищи? Посмотрите, благодать какая. Взять корзиночку да на грибную охоту, а? Что еще человеку надо?

– На дорогу смотри, охотник, – посоветовал Стариков. Он достал из кителя плоскую бутылку и принялся свинчивать крышку.

– Человеку много чего надо, – сказал Шустров. – Ему выпить и закусить надо. А ты видел, какую Медведь кухню себе завел? Просто граф Толстой какой-то. Повара личного содержит…

– М-да, – проговорил Стариков, наливая в крышку ровно до краев, – Филипп дорогого стоит…

– Тю, – сказал Вотчин, – нашли из-за чего огород городить. Сейчас приедем домой, велим картошечки рассыпчатой, да с маслицем, да с рыбкой копченой, да с лучком…

Шустров хохотнул.

– Ты, Вотчин, человек простой. До безобразия. А у людей могут быть духовные потребности. Что мы, собачки Павлова? Лишь бы слюна капала…

Колесо подпрыгнуло на чем-то, по днищу остро царапнул камушек.

– На дорогу смотри, – сердито сказал Стариков.

Шустров рассеянно глянул на дорогу. Впереди, метрах в тридцати, дрогнули кусты, и на дорожное полотно, размашисто вскидывая мосластые ноги, выбежал лось.

– На дорогу! – крикнул Шустров. Он привскочил, но его отбросило обратно. Мелькнуло розовое растерянное лицо Вотчина. Его руки бешено вращали руль. Огромное и темное налетело на лобовое стекло, их развернуло, протащило юзом, машина подпрыгнула и, накренившись, сползла на обочину. В наступившей тишине что-то затухающе дребезжало и звонко капало…

– Что это было? – Вотчин облизнул пухлые губы.

– По-моему, это был лось, – сказал Стариков. Он осторожно ощупывал длинными, тонкими пальцами переносицу. – Думаю, что ты его убил.

Шустрову наконец удалось открыть дверцу, и он выскочил из машины. Несколько раз он обошел ее, осматривая и ругаясь черными словами.

Вотчин хотел повернуть ключ зажигания, но руки у него прыгали.

– Черт, не могу, – сказал он.

– Ерунда, – сказал Стариков. – Какой ты после этого заговорщик?

Машина завелась…

– Нужно посмотреть, что с животным, – рассудительно сказал Стариков.

Дребезжа покрышкой, они выехали на полотно.

– Вот он, – сказал Стариков.

Лось лежал неподвижно, судорожно вытянув мосластые ноги. Темная шерсть на боку слиплась от крови. Над мордой с въедливым звоном клубились комары… Вотчин плаксиво скривил полное лицо.

– Черт его дернул выскочить на дорогу, – сокрушался он. Ему было жалко лесного великана, а еще больше себя.

– Подожди, – сказал Стариков. Он присел на корточки и, вынув из кармана носовой платок, стер копошащуюся массу с морды животного. – Смотри-ка! Вотчин уставился на испачканный платок.

– Меня сейчас стошнит, – сдавленно сказал Шустров.

– Вы, городские, ни черта не понимаете, – сказал Стариков, поднимаясь и отряхивая руки. – Он бы все равно сдох. Вишь, как его комары обработали?..

– Так это что? – с надеждой спросил Вотчин. – Выходит, он сам под колеса бросился? Так, товарищ генерал-полковник? Алексей Иванович?

– Так, так, не тарахти, – сказал Шустров. – Ладно, поехали, меня эти сволочи уже достали. Отмахиваясь, он направился к машине, и в это мгновение на дорогу набежала легкая тень. Над лесом поднялось сероватое облачко, заслоняя солнце. Оно вытянулось и сплющилось, как блин. Воздух наполнился невыносимым для зубов звоном… В воздухе мгновенно сгустилось зудящее комариное облачко. Не сговариваясь, генералы бросились к машине.

Когда наутро Семен Никифорович спустился к накрытому на веранде столу, Мариша в белом ситцевом платье сидела в плетеном кресле-качалке, сухая нога ее была замотана бинтом и покраснела…

– О чем ты вчера говорил с Игорем? – резко спросила Мариша…

Она была раздражена, и Семен Никифорович подумал, что это, наверное, из-за ноги. Он подсел к столу и налил себе теплого кофе.

– Что он тебе сказал? – спросил он, не глядя на дочь…

– Почему ты не любишь его? – почти крикнула она. – Ты его сразу возненавидел. Да, возненавидел! – Она бессильно заплакала.

Семен Никифорович опустил голову. Ему было тяжело и неловко…

– Почему ты его не любишь? Скажи, почему?

Семен Никифорович ничего не ответил. Он сидел, обхватив огромными руками крошечную фарфоровую чашечку, и думал о том, как все сложно и хрупко, как они не понимают и даже не слышат друг друга. Если отец не понимает дочь, а дочь – отца, то что же говорить о чужих людях? Мариша уже вытирала глаза руками.

– Подогреть, что ли, кофе? – спросила она сердито…

– Нет, спасибо. Где Настя?

– Опять утащила няню на речку. Ведь Игорь ее любит, любит. – Она требовательно посмотрела на него, словно ожидая, чтобы он немедленно, не сходя с места признал это…

– Опять в лес ушел? – спросил Семен Никифорович. – Тесно ему здесь, – пожаловалась она на мужа. – Думаешь, ему охота нужна? Он от всего этого бежит, – она обвела рукой вокруг.

Семен Никифорович хотел было сказать, что ради всего этого он стал зятем генерала, но вовремя удержался… Настя с няней возвращались с речки. За ними тащился, сердито отмахиваясь от Трефа, лесник Бекасов в развесистой ушанке. Семен Никифорович поздоровался с Бекасовым…

– Ты, Аркадий, моего зятька не видел? – спросил Семен Никифорович.

– Дак это, – суетливо сказал Бекасов, – не ходил я на болото-то еще…

Бекасов, подобрав волочащиеся полы солдатского плаща, взошел на веранду и снял шапку…

– Дак это, – начал он уже более развязно, нахлобучивая шапку на голову и усаживаясь на стул, – зять ваш, Игорь Андреич, набедокурил третьего дня.

– Что такое? – удивился Семен Никифорович.

Бекасов неторопливо достал папиросу, закурил и только после этого обстоятельно рассказал, что на болоте Черном, на островке, аккурат возле старой землянки геодезистов, уже лет тридцать валяется в небрежении некий агрегат, «Зонд» называется. Странный, и ржавчина его не берет, титановый, должно быть. Не иначе, геодезисты его там и бросили. В точности он об этом знать не может, до него еще было. А только до недавнего времени пребывал он в целости и сохранности, разве помят маленько, а третьего дня, аккурат в полдень, проходит он мимо того островка и видит: одна стенка проломлена и через дыру ровно кефир вываливается, и вода кругом уже вся белая, как молоком разбавленная.