Андрей Валентинов - Сфера

Показалось! К счастью, сегодня тихо. «Здесь» по ночам обычно тихо, но не дай бог услышать!..

Все так, но дело не в дистанции. В конце концов, кладбище можно перелететь. Взлетать ночью трудно, но все же я летал раз в полной темноте, почти касаясь черных холодных крон. Тогда удалось уйти. Дело совсем в другом — в страхе. Это «там», у неспящих, страх внутри — в сердце, в мозгу. «Здесь» мне бояться нечего, страх приходит со стороны — как ночь. Как Смерть.

Пора уходить! В доме слишком темно, я не один, там, за дверями, ждут. Сейчас послышится скрип…

Скорее!

Может, он такой и должен быть, Ад? «Там», среди неспящих, мне очень нравится фраза: «Ад в нас самих». Вроде бы правильно, это мне САМОМУ снится! Но «здесь» понимаешь — все сложнее. «Там» от меня мало что зависит, мир слишком огромен, слишком сложен. «Там» я даже не песчинка — атом. «Здесь» мир меньше, но от меня не зависит вообще ничего. Даже не знаю, что увижу завтра, утро ли будет, вечер…

Утро, солнце, полет — Рай. Ночь, страх, могилы — Ад.

[…………………………..]

Главное — не оглядываться. Не потому, что можно оступиться, аллеи тут ровные, а если яма… Если яма, ничто не спасет. Просто оглядываться НЕЛЬЗЯ — как и смотреть в зеркало. Но зеркало — это всегда, оглядываться же…

Сколько я прошел? Церковь еще далеко, она даже дальше, чем была!

Нет! Не бояться! Только не бояться, они чувствуют, чуют, как собаки…

Чуть правее — аллея, на которой была яма-стадион. Та самая, покрытая льдом, откуда появлялся Он. Стадион — Он… Смешно! Ведь тогда было светло, так что зря боялся. Но я еще ничего не знал, меня тогда даже волны пугали.

Совсем темно, церковь исчезла. Ничего, я иду правильно, не собьюсь, да и полная темнота — не так плохо. Я не вижу — меня не увидят.

…Справа склеп. Разрушенный, с выломанными черными плитами. Днем туда можно даже спуститься.

От таких снов станешь глушить себя психотропами! Приснится — и ходишь больной полдня. Бабушка советует пить валерьянку, ей все кажется, что ее маленькому внуку пять лет. Так в пять лет я ничего не боялся, разве что ямы, где поджидал Он. Ну и волн, конечно. Валерьянка! Эх, бабушка!..

Вот и церковь. Ночью в ней всегда служба, из приоткрытых врат сочится свет… Нет, заходить не стану, сейчас там слишком много мертвых. Не тронут, но это их час, их ночь. Под огромным куполом слышится пение, но поют не те, кто пришел, они стоят молча, неподвижно, даже губами не шевелят. В пасхальную ночь в церковь приходят только живые, но до Пасхи еще очень далеко.

Аллея! Всего две сотни шагов…

[…………………………..]

Я-неспящий знаю, что смертен. Я, который «здесь», знаю это еще лучше. «Там» я уверен, что после смерти мир останется — лишь меня в нем не будет. А вот я-здешний… С точки зрения «дневного» материализма «здесь» должно исчезнуть, сгинуть вместе со мной. Логично — но логично и другое. Этот мир, мир «здесь», как и тот, где не спят, существовал ВСЕГДА, лишь я появился недавно. Когда меня-неспящего не станет, я-здешний… Исчезну? Останусь «здесь» навсегда? А остальные — те, что «здесь» постоянно? Вдруг и они когда-то…

[…………………………..]

Можно не оглядываться — ворота позади. Повезло, в эту ночь я ушел от страха. И никакой храбрости нет, страх — как ветер, как дыхание чумы, от него ничто не спасет. Но сегодня…

Горят фонари. Значит, на моей улице они тоже горят, так всегда бывает.

Спокойная ночь!

Можно не торопиться, можно пройтись по улице, свернуть налево, там спокойно и тихо. Можно даже пройти к площади, к самому Зданию…

— Не хочу идти домой.

Зеленый глаз электронных часов честно высвечивает 2:43, фонарь за окном давно погас, тьма в коридоре загустела, налилась чернотой.

Ночь как ночь. Комната как комната. Я не сплю.

…А между тем глаза закрыты, и я никак не могу видеть ни зеленых огоньков слева, ни черного пятна впереди. Да и времени куда больше, чем кажется. Я ведь выключил свет в начале четвертого.

Все-таки сплю. Хрустальный сон. Давненько не бывало!..

Первый раз — в Бухаре, в забытой богом гостинице, в нелепом караван-сарае, куда я с трудом попал, чтобы перемучиться остаток ночи. Перед этим не спал двое суток, с ног валило, и когда, наконец, я рухнул на жуткое подобие лежака — началось.

Сон — как явь. Снится, что не спишь. Но не блуждаешь невесть где, а лежишь тут же, смотришь в потолок и никак не можешь понять, отчего не спится.

Потом интересовался. Оказывается, ничего необычного — то ли реакция на усталость, то ли…

Название сам придумал. Тогда же — во сне.

Сколько на часах? Ну конечно, 2:43! Надо бы заснуть. По-настоящему. Вставать не то, чтобы рано, но все-таки…

«Сон — странное божество». Это сказал… Это сказал Александр Дюма в «Двадцать лет спустя». Нет, не так! «Сон — хрупкое божество». Как хрусталь, обволакивающий со всех сторон. Стоп! Хрусталь не может обволакивать, он твердый, это янтарь обволакивает.

А сейчас можно встать. Можно одеться, даже выйти из квартиры. Интересно, что «там»? Ведь это не мир «здесь» — обычная квартира. А за окнами — город, не который во сне, настоящий. Ничего особенного там нет — и быть не может. Могилы не подползают к подъезду, я не езжу на мотоцикле, возле площади нет никакого Диска.

И полететь не смогу. Жалко! Всю жизнь мечтал. Да и кто не мечтал, между прочим?

Встать? Нет, пока полежу. Редкий случай — сплю, но все-таки остаюсь «там», в неспящем мире. Интересная штука этот хрустальный сон! Обычным сном управлять нельзя — или почти нельзя. Этим, хрустальным, тоже, зато можно спокойно думать, без всяких гипноглюков. День на юге, ночь на севере… Смешно!

Сколько на часах? Да без разницы! Такой сон длится очень недолго, но время растянуто, размазано… Как и в обычном сне, он тоже короткий, всего несколько минут.

…Это не я-неспящий излишне самоуверен. Слишком много мнит о себе тот, другой. Конечно, это тоже я (я! я! я!), но не мистер Хайд, убегающий по ночам от доктора Джекиля, а просто усталая психика. Сон для того и нужен, чтобы снять с души лишнее, переварить, растворить без остатка. Обычная сублимация.

Субли-ма-ци-я! Субли-ма-ци-я! Четыре такта, подходит…

Кажется, у Журавлевой? Или у Парнова с Емцовым? Рассказ есть, как некий профессор Трах (ну и фамилия, чистый фрейдизм!) пытается превратить сны в цикл общеобразовательных лекций. Время, мол, пропадает зря, треть жизни, не меньше. Ох уж советская научная фантастика!

Где-то читал, что все главные открытия делаются именно на грани — между сном и явью. Некоторые себя специально доводят — до желтого дома. Штука опасная. Эту грань я и называю Сумеречной зоной. Никакая она, конечно, не зона, просто миг, короткий миг, когда засыпаешь. Иногда я его чувствую — и это очень интересно. Хотя бы потому, что слышишь песню — и каждый раз другую. Такого никто не объяснит, точно!