Андрей Федорив - Тени

В данном случае необходимым условием является бескорыстная и всепоглощающая любовь жертвы

Человек доводится до такого состояния, когда сам готов отдать свою жизнь

При таком общении плетутся нити, наподобие линий силового поля

И человек как бы вязнет в них, по мере общения

ЕЙ остается только потянуть в определенный момент за эти нити, и человек умирает

Обычно констатируется кровоизлияние в мозг, реже инфаркт или тромб, возникший неизвестно откуда у человека, никогда и не слышавшего о тромбофлебите

Если ОНА уже потянула за эти нити, потом передумала, но передумала поздно, с человеком происходит несчастный случай

Это случалось только с людьми, к которым ОНА питала более или менее взаимные чувства, если вообще можно говорить о чувствах в ЕЕ случае

ОНА не собиралась их убивать

И за нити потянула случайно в порыве гнева или во время ссоры

Это лишний раз говорит о том, что ОНА не способна любить, даже самых близких, даже думая, что ОНА их любит

Я не в состоянии объяснить тебе подробно весь механизм, скажу лишь, что любовь перекрывает механизм убийства. Т. е. нельзя убить того, кого ты любишь, с применением силы. Сколько ни тяни за нити, ни привлекай потусторонние силы, его можно только зарезать

Банально зарезать, как барашка

Другого пути нет

Видишь, я вывела по ходу дела формулу любви: Чтобы узнать, любишь ты кого-то или нет, нужно попробовать его убить

Если он выживет, значит любишь

Может быть, именно такие эксперименты ОНА ставит? Тень».

«Интересно?

А вот фрагменты ЕЕ дневников:

«Нужно это убить. Убить в себе себя. А что останется? Останется человеческая природа. И я стану, как все. Я буду просто жить. И радоваться жизни. Зачем? И как это осуществить, если знаю, что жизни нет, что жизнь – это иллюзия, сплошь фантазия человеческого сознания. Нет ничего более несуществующего, чем жизнь. Ну и что? Жизнь – это этап, ступень, игра. Без нее нет пути дальше. Надо себя заставить».

«Сколько еще продлится эта буря? Что мне буря? Я сама буря. Нет, я уже не буря. Я ничто. Меня нет. Я себя почти убила, но легче не стало. Мне нужно что-то, за что я могу ухватиться, чтобы начать сначала. Неужели я ошиблась? И он не тот. Что происходит? Я теряю все, что накопила. Срочно в Москву! Я должна его пощупать. Я хочу его узнать. Я хочу, чтобы он узнал меня. Если он это он, то он обязательно меня узнает. Никаких „если“. Я просто буду его любить. Его никто по-настоящему не любит, а я буду. Для меня это лечение, а его нужно согреть. Он одинок точно так же, как и я… Он просто уже не верит… Я заставлю его поверить».

Это было то, что если и не делало картину цельной, некоторые вещи прояснило. Поскольку рассказы определенно были из ноутбука Киры, ясно, кто его взял.

На Киру охотились со вкусом и всерьез. Душераздирающие спектакли, чтобы заставить ее остаться в горах, кражи, чтобы заглянуть во внутренний мир, слежка. Усиливающееся психологическое давление.

Кире приходили письма якобы от моих знакомых девушек. Ночью приезжали таксисты, которых, как говорили, вызывал я, чтобы привезти Киру ко мне. (У нее, однако, хватало смекалки перед тем, как ехать, звонить мне…) Похоже, что и Татьяна браво докладывала Давиду обо всем, что узнавала от Киры.

У нее все чаще и чаще случались приступы. Занимаясь чем-нибудь, она замирала, морщась от боли. Обычно это длилось минут двадцать. Я же пытался помочь ей всеми доступными средствами, снимая боль, а иногда приводя ее в сознание, когда было совсем плохо. Она таяла на моих руках. До меня медленно доходило, что это не болезнь, а чье-то влияние. Особенно после того, как странные боли начали возникать и у меня. Стараясь не повредить тому человеку, который на меня воздействует, я потихоньку уводил влияние в сторону, ставя защитные огненные сетки.

«Извини, что я редко пишу. Занятость очень большая. Свободного времени нет практически совсем. Да, девочка пишет не так уж и плохо. Надо же ребенку чем-то себя занимать. Смысл? Пожалуй, ничего необычного. Комплексы родом из детства и идеи-фикс. У кого их нет? Если бы писал о своей жизни я, то я выглядел бы маньяком, а она воспитанницей шестого класса женского пансиона.

Насколько я понимаю, вы две стороны одного и того же существа. Да, она теряет силы. Объясни, зачем мне то, что ты предлагаешь мне? Зачем мне хоть что-то делать? Кирилл».

«Нет, мы не две стороны одного существа. Мы разные существа. ОНА – охваченная гордыней и своей исключительностью душа. Я порождение этой души, уже вполне самостоятельное. И существует тело, на которое мы обе претендуем. Сейчас этим телом обладает ОНА. И ОНА – с тобой. Я тоже хочу быть с тобой. И я буду с тобой. В теле или без. Если ты мне поможешь, то в теле. Если нет, я просто убью ЕЕ. Давай убьем ЕЕ вместе, если ты такой плохой, как говоришь (опять оговорочка, ибо чувствуюя, что ОНА тебе очень дорога). Но даже если дорога и ты любишь ЕЕ! Ведь любовь, в конечном итоге, это всегда убийство и смерть. А убить то, что любишь, это, наверно, верх сладострастия. Как думаешь? Тень».

Кира никогда не ездила на поезде, даже на электричке. Так случилось. И когда она видела проносящиеся мимо и даже стоящие на перегонах поезда, ее охватывало щемящее чувство какой-то невосполнимой потери. Казалось, что-то невероятно важное ускользнуло, и теперь нет никакой возможности его поймать. У нее была мечта – сесть в поезд и ехать. Долго. Смотреть в окошко и ни о чем не думать. Только смотреть и слушать. Как стучат колеса.

– Я ни разу не ездила на поезде, – сказала она как-то Кириллу, когда они стояли на железнодорожном переезде.

Кирилл посмотрел на нее с невероятной нежностью, как смотрят на детей, когда они выдают с гордым видом очередную умную глупость.

– Давай куда-нибудь поедем.

– А можно? – Теперь Кира еще больше походила на ребенка.

– Конечно, можно. – Кирилл смеялся глазами. – Куда ты хотела бы махнуть?

– Все равно, куда. Я никуда не ездила.

– Тогда поедем в Питер. Хочешь?

– Очень хочу.

После этого короткого разговора Кира начала мечтать с новой силой, остротой, и на этот раз вполне конкретно. Однако Кирилл никак не мог найти времени на эту поездку – то одно, то другое – срочно нужно было ехать на объект, встречаться с дизайнерами и проч., проч., проч. А как хотелось уехать – ото всех и с ним. И опять его нелюбовь давала о себе знать. Жестко, ненавязчиво, но вполне определенно. Если бы любил, ну хоть чуть-чуть, бросил бы все. И снова, в который уже раз за последнее время наваливалось и расползалось внутри всезаполняющее чувство тоски и брошенности, которое на этот раз рассеял вдруг появившийся в Москве Данил. Кира только что не сошла с ума от радости. Было приятно видеть его в полном порядке. И кроме того, в его присутствии Давид вновь стал тем обходительным и приветливым Давидом, которого Кира всегда знала. Втроем они бродили по Москве, сидели в многочисленных кафе, строили планы, ходили на ипподром – братья любили бега. Боль, причиненная Кириллом, сначала притупилась, а потом и вовсе отпустила.