Андрей Хуснутдинов - Дни Солнца [litres]

– То, за что нам предлагали до десяти миллиардов. Двести миллионов сразу, живьем, остальное в долевых проектах…

– Какими деньгами? – снова перебил Александр. Несколько передохнув, но все еще торопея в ожидании страшного , он досадовал, что собеседник никак не перейдет к делу. – Каким живьем?

Человечек сложил перед собой ладони, умоляя не прерывать его.

– Все началось по рождении вашего высочества. Мощи стащили в Ватикан, а когда выяснилось, что костям сто лет от силы и часть из них от хорька, дознаваться, кто что откопал, было поздно. – Он уставился в окно… – Почему-то считают, что взрыв этот направлялся против государя. Но по-настоящему рвануло только через двенадцать лет – на площади храма Пресвятой Богородицы…

«Да что ж такое, сколько можно», – подумал Александр.

Человечек замолчал, озадаченный переменой в его лице. Александр кивнул, давая понять, что отвлекся.

– Итогом площади, в свою очередь, считается второй брак Государыни. То есть – Даниил… – Тут ни с того ни с сего человечек встал, подошел к окну, поглядел в обе стороны на пляж, шаркнул ладонью по подоконнику и оперся на него с шалой улыбкой. – Ну, уж это… – Он встряхнул головой. – Простите, ради бога… но здесь надо… Ведь с чего бы комитету окучивать Даниила? Сугубо в интересах бездетного монарха. Но ваша матушка завернула депутацию сватов. Тут-то и является Рождественский комитет. Даниила вынуждают не только отказаться от женитьбы на подруге детства, но заставляют убедить ее, чтоб она приняла предложение государя. Он уговаривает ее. И через день уходит в первый запой. А еще через неделю – голосование в парламенте, то самое…

– Какое? – спросил Александр. Он прекрасно знал, о чем речь, но говорить ему сейчас нужно было, чтобы хоть как-то держать себя в руках.

Человечек обмер. Только теперь он обнаружил, что стоит у окна, а не сидит на своем месте. С видом ребенка, застигнутого на месте проступка, он вернулся в кресло.

– Про какое голосование вы говорите? – повторил Александр.

– Когда… единовременную поправку… в Акт о престолонаследии… ну, чтобы государь… о наследовании сначала супруги, а не ребенка. – Человечек вопросительно взглянул на Александра, и тот снова кивнул. – Поправку внесли правящие, но автор, как говорится, предполагается. Да и не важно кто. Важно, что государь, имевший бесплодный брак, так или иначе не оставлял трон без наследника.

«Клонит к созыву Императорского Совета, – решил с облегчением Александр. – Но к чему такая гонка?»

– …Однако рождение наследника, вас, вызвало беспокойство не у этого меньшинства, – разъяснял человечек уже с каким-то учительским видом. – Заволновался тот, кто обеспечивал поправке большинство, – комитет.

– И вы хотите сказать…

– Пока – ничего. В том-то и дело: все сидели сложа руки. Кряду еще шесть лет глядели богородицами на то, как стране подкладывают салюты под стул. И самое замечательное, что, когда гром грянул и все забегали, то не изменилось ничего. Никто даже не мог толком услышать про цели спецмиссии. А именно, что она обеспечивает – говорю дословно – условия и надзор явлению Сына Человеческого . Смех и грех: сама миссия и казалась нам папской ширмой на островах…

– Господи, – не выдержал Александр, – сколько вы еще будете мучить меня?

Человечек, казалось, только и ждал вопроса. Подавшись к Александру, сколько было возможно, чтобы не выпасть из кресла, он произнес полушепотом:

– Затем, что сейчас вы можете разрешить этот кошмар. Кошмар, который затевался во имя же вас. Который может прорваться настоящим подледным адом на днях.

Александр сидел с приоткрытым ртом.

– О чем вы?

– Отдайте им… этого … человека, – сказал человечек еще горячее. – Отдайте! Так или иначе, они добьются своего. Но мы, если не согласимся сегодня, завтра будем на пепелище, будем отброшены на годы назад. Да и к тому же смотрите – нужда в этом отпала. Его высочества нет, Государыня при смерти. Звоните начальнику охраны, прошу вас.

– Андрею?

– Да.

– Зачем?

– Скажите, что он должен выдать того, кого незаконно удерживает на острове.

Александр отер лоб.

– Беглого агента?

Человечек с обессиленным видом навалился на подлокотник.

– Так вы ж ничего…

– Что? – нахмурился Александр.

– Ее! – выпалил человечек; по лицу его, на мгновение будто сдувшемуся, очертившему донный рельеф какой-то равнодушной наставнической злобы, шли бурые пятна. – Все это время мы говорим только о ней , ваше высочество. О пациентке вашего госпиталя, о соседке вашего брата. О ней и ни о ком больше! Господи!

У Александра было ощущение, что он погружается в полынью. Из всего известия человечка он воспринял не то, что оно значило, а то, что шло за ним – свою острую обиду на нее . «И она туда же, – заключил он. – Значит, конец. Теперь – конец». И с этой нелепой, ниоткуда не следовавшей обидой что-то отмерло, окончательно высвободилось в нем. Нарыв, зревший последние годы и набухший в последние дни, прорвался. Теперь он отстранялся от своей жизни не только до хирургического стола, но и до нынешней минуты. Робко улыбаясь новому чувству все потерявшего и поднявшегося надо всем человека, он делал вид, что слушает человечка.

– Считают, отцы поправки пеклись о стабильности, – говорил тот, глядя в окно. – Может, и так. Комитет считал, государь после женитьбы не протянет и трех лет, а к трону тогда ваша матушка пропускала многих первоочередников, отца того же господина майора, шурина государя по первой супруге…

– Что еще? – перебил Александр.

– …Пункт, что дети уступают трон вдове, не допускает толкований, – продолжал человечек. – Ну, то есть вдова получает августейший статус между смертью монарха и совершеннолетием наследника. Но все встрепенулись не оттого, что кто-то мог подсидеть наследника, а оттого, что речь вообще зашла о наследнике. И больше всех забегал комитет. Потому что ему и его мальтийским эскулапам тут утерли нос так, как они и не думали, что можно утереть.

– И ладно, – хмыкнул Александр. – Чем плоха медицина мальтийцев?

– Да в том-то и дело.

– То есть?

– Скажем, при мужском бесплодии помогает не всегда… – Мизинцем человечек поддел чашку. – Но главное, беременность Государыни стала обсуждаться до того, как государь успел к ним обратиться.

В комнате за стеной раздался глухой дробный удар и послышался недовольный голос горничной. Человечек аккуратно, подушечка к подушечке, составил пальцы рук.

– Я уже говорил, как Рождественский комитет всполошило рождение вашего высочества…

– Смешно. Почти каламбур.

– Да. Но я не сказал причины.

– И что за причина?

– Бесплодие государя.