Татьяна Млынчик - Ловля молний на живца [litres]

– Мой тоже всякое рассказывает. – Маша вдавила окурок в край фарфоровой урны. – Жаль твоего папу.

– Да все в норме… Они с мамашей были в разводе с моего младенчества, он с нами и не жил. Но в театре я все равно как дома.

– Давно не была в театре. Чаще в Малый драматический хожу.

– С парнем со своим? – Шалтай наклонил голову в сторону входа в театр.

– Ваня не мой парень! Мы одноклассники.

– Вы тогда ночью вместе укатили, смотрю, вы часто вместе.

– Нет, нет. Мы просто друзья.

– Ясно. – И он протянул ей зажигалку. В момент, когда кончики Машиных пальцев коснулись зеленого пластика, та взорвалась оглушительным хлопком.

– Вот и выстрел подоспел, – улыбнулся Шалтай. Он докурил: пора было возвращаться в театр. Маша потянула за длинную ручку деревянной двери.

– Постой-ка.

Маша застыла на пороге. Тяжелая дверь тянула ее руку. В наряде официанта Шалтай уже не казался таким недосягаемым.

– Ничего не забыла? – К ее ужасу, он протянул ее же пачку сигарет. Видимо, выпала из предательского кармана, когда они выходили, и Маша натолкнулась на дверь.

Она взяла пачку подрагивающими пальцами:

– Это Ванины.

– Не хочешь прогуляться как-нибудь вечерком?

– Можно.

– Тогда я напишу. Или наберу. Хорошего спектакля.

– Хорошего суицида?

– Что?

– Ну… «Митина любовь»!

– А… Не понял.

Когда они с Ваней вышли из зала после финальных аплодисментов, свет в буфете приглушили и за барной стойкой никого не было. Будто сцена отыграна и осветитель деликатно увел луч прожектора вместе с вниманием зрителей куда-то в другое место.

В школе Маша то и дело косилась на экран телефона. На уроках, потом, пока стояла в очереди за полосками и пила чай в столовой. На истории все-таки выключила и убрала в рюкзак. Но через несколько минут испугалась, что Шалтай будет звонить и наткнется на «Аппарат абонента выключен», и снова полезла за ним. Ее копошение заметила учительница.

– Маша! – выкликнула она, прервав тираду о путче девяносто первого года и Собчаке. – Давай сюда телефон!

– Я уберу, – взмолилась Маша. – Уже убрала.

– Клади на стол. – Училка была непреклонна. – Заберешь после уроков.

Маша смиренно положила мобильник на покрытый стеклом учительский стол. Теперь точно проворонит. Но когда включила телефон после пятого урока, никаких сообщений о пропущенных звонках на нем не было. По дороге домой в метро соображала, а не написать ли первой, ведь он сам уже предложил встречу? Чего же тогда молчит? Он позвонил только через два дня.

– Привет, это Шалтай, – послышалось в трубке. – Еще не передумала погулять?

– Нет, – просто ответила Маша.

Хотя что-то подсказывало ей, что следует говорить увертками, заигрывать или передразнивать его, как это делали многие девчонки. Маша так не умела, не могла в столь ответственный момент решиться на игру, боясь показаться неуклюжей. Одна телочка с Малой Садовой – по кличке Щель, – крошечная голубоглазая обладательница русого каре, только и делала, что в присутствии парней ржала как конь над каждым произнесенным вслух словом. И к удивлению Маши, это работало. Щель пользовалась колоссальным успехом, меняя бойфрендов как перчатки.

– Слушай, – продолжил Шалтай, – тут подстава образовалась. Я работаю по вечерам на этой неделе. Начальник, сволочуга, смены переставил…

– То есть ты сможешь только на следующей неделе? – Его сообщение показалось Маше неправдоподобным. Возможно, он так плавно ее отшивает?

– Да. Это если гулять идти. Но можешь составить компанию на время, пока я работаю. Если такой расклад тебя устроит.

– Я не против, – ответила Маша.

Вечер в театральном буфете, пусть и по другую сторону барной стойки, виделся ей очаровательным. Да и провести время в совместном занятии будет не так стремно, как сидеть напротив друг друга в кафе. Париться, как не предстать свинтусом за едой или не облажаться при обсуждении музыки.

– Супер! Приезжай на Новочеркасскую часов в восемь, завтра. Вечером.

– Но театр ведь на Литейном.

Он усмехнулся.

– Я не театр имел в виду. Другую работу.

Маша в новой куртке, с блеском на губах и в чрезвычайном волнении стояла на эскалаторе станции метро «Новочеркасская». Рылась в рюкзаке в поисках пачки успокоительных таблеток, которыми мама кормила ее от заикания. Проглотила сразу две штуки. Воды с собой не было, и пришлось много раз сглатывать, чтобы таблетки провалились в горло. По рту разлилась омерзительная горечь. В вестибюле набрала Шалтая.

– Выходи наружу. Мы стоим чуть дальше входа в метро, напротив «Сабвея».

Напротив «Сабвея», к Машиному ужасу, был припаркован громадный мусорный грузовик. Шалтай в своей красной кепке, комбинезоне и в великанских перчатках сварщика копошился с замызганным зеленым баком.

– Здорова! – Он подошел и вытянул руку так, чтобы она дала ему пять. Рукавица была покрыта маслянистыми пятнами и коричневыми разводами. Маша легко коснулась ее.

– Готова к смене?

Она кивнула, робко поглядывая на грузовик. Он отстегнул бак от подъемного устройства, приделанного к кузову.

– В кабине напарник. Шофер. Жека. Мы ездим по району от дома к дому и разгружаем баки в кузов. Ты, наверное, видела это в городе. Можешь в кабине кататься, а можешь мне помогать, если не брезгливая. Я комбез дам.

От грузовика поднимался медленный зловонный пар. Шалтай подвел Машу к кабине, протянул наверх руку, чтобы открыть рыжую, поеденную ржавчиной дверь. Маша с трудом взобралась в салон. Внутри сильно пахло сладкими машинными елочками вперемешку с кислым мусорным душком. На водительском месте сидел и качал головой под рэп человек в синем комбинезоне и капюшоне. Тут же повернулся к Маше, сверкнув маленькими живыми глазами на длинном лице с крупным грушевидным носом.

– Приветствую! – сипло провозгласил он.

– Здравствуйте. – Машин затылок тронул холодненький спрут девичьего древнего страха. Залезать в кабину к ханыге-дальнобойщику, к мутному, взрослому парню в компании с Шалтаем, которого она толком-то и не знала. Куда они ее сейчас увезут?

– По коням? – весело провозгласил Шалтай и плюхнулся на сиденье рядом с Машей. Когда их бедра плотно соприкоснулись, спрут отклеился от ее шеи и улетел в маленькую треугольную форточку, открытую рядом с торпедой и пропускающую внутрь салона огурцовый майский воздух.

– Меня Евгений звать, – сказал капюшон, когда они тронулись.

– Маша, очень приятно.

– А это Вова, – усмехнулся Евгений. – Мой падаван.

– Эй! Непонятно еще, кто тут чей падаван! – отозвался Шалтай.

Сегодня его лицо, жесты и вообще весь образ отличался от привычного Маше, надменного и отстраненного от других. Голос звучал радушно.