Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

— Нет, ты что. Мне нельзя. Сюда нельзя с оружием к рабам...

— А у меня, как видишь, есть, Винтачков. А значит, я уже не раб. И, если ты помнишь, меня вызывали в оружейную чинить стволы. А знаешь почему, Винтачков? Да потому, что я разбираюсь в оружии, в том числе умею им пользоваться. Просто помни об этом, ладно? Ты конечно можешь поднять тревогу. Но это будет последнее, что ты сделаешь в своей жизни. И не думай, что я буду стрелять тебе в голову. Нет. Я буду целиться в живот. Врача у вас все равно нет, так что никто тебя не спасет. А умирать будешь долго и мучительно, с вытекшим из кишечника прямо тебе в кровеносную систему собственным говном. Ясно? Теперь пошли.

— Слушай, а ведь Герман меня все равно, за побег-то...

— Пошли, — Хрулеев не дал Винтачкову продумать до конца эту опасную мысль. Он надел шлем в форме маски Дарта Вейдера и вытолкал начальника над рабами за дверь.

Через минуту они подошли к блокпосту, разделявшему зону, где содержались рабы, и двенадцатый отсек. Хрулеев постучал носком ботинка в железные ворота. В будке над воротами зажегся фонарь, рядом с фонарем появилась бородатая рожа:

— Что-то ты долго, господин третий градус. Совсем тебя твоя баба замучила, да? Эй, а этот куда собрался?

Винтачков молчал, видимо, утратил дар речи с перепугу, а может быть сознательно не хотел помогать Хрулееву и надеялся, что все как-то разрешится само собой.

— Хули молчишь, четырнадцатый градус? — поинтересовался бородатый, — Куда собрался-то? Тебя ночью отсюда не велено пускать.

Винтачков стоял весь белый и молчал. Мразь. Дерьмо. Трус.

Ситуация становилась все напряженней, рядом с бородатым появилась вторая рожа, помоложе. У обоих были ружья. Хрулеев знал, что в караулке есть еще и третий.

— Лу ман глу! — рявкнул Хрулеев на чистейшем китайском языке.

— Чего это? Вы что, господин третий градус? — перепугался бородач.

— Генг гуай! — громоподобным голосом подтвердил серьезность своих намерений пройти Хрулеев.

— Да пьяный он, не видишь что ли? — сказал молодой охранник, — Давай их пропустим уже. А то Сергеич нас всех тут перестреляет, и ему ничего за это не будет.

Ворота заскрипели и открылись, Хрулеев ткнул автоматом в Винтачкова, и они вдвоем прошли в двенадцатый отсек.

— Все, пизда Винтачкову. В Молотилку ведут, — оптимистично заметил им вслед бородатый охранник.

Подобным же образом они прошли еще через четыре отсека. Винтачков молчал, но говорить и не требовалось. Шлем Сергеича говорил сам за себя и открывал все двери и ворота.

Перед самой псарней Хрулеев затащил Винтачкова за склад, где хранился собачий корм, и снял шлем:

— Что молчишь, животное? Обиделся? Так не пойдет, Винтачков. Сейчас ты будешь говорить с Зибурой. И мы уйдем с псарни с моей собакой, или ты останешься там лежать мертвый. Собаку зовут Тотошка, меня — Хрулеев. Я тут на элеваторе самый новенький, если что. Что псарю сказать помнишь?

Винтачков кивнул и наконец соизволил открыть рот:

— Что мы... Забираем собаку на кухню, на корм.

— Ну вот и умница. Давай, Винтачков, я в тебя верю.

Зибура долго не открывал, хотя Хрулеев со всей силы колошматил ему в дверь. На псарне стояла удивительная для такого места тишина, ни одна собака не лаяла.

Наконец псарь Зибура вывалился из своего ветхого жилища:

— Ну? Че... Вечер в хату, господин третий градус.

— Нам это... собаку... — промямлил Винтачков.

— Какую еще собаку? Все собаки рабов охраняют. Тут только самые необучаемые и отмороженные остались, которые других грызут. Они и вас погрызут, — сказал Зибура, обращаясь к Хрулееву, а не к Винтачкову.

— Нам эту... Тотошку.

— Кого блять?

— Ну эту... Собаку новичка... Хрулеева...

Зибура заржал:

— Жить надоело? Конфетка — огонь сука. Я ее спарить пытался, а она уже трех кобелей насмерть погрызла. Конфетка в принципе не поддается дрессуре. Нахуй она тебе нужна?

— Так нам не Конфетку, нам Тотошку бы... — снова замямлил Винтачков.

— Ну, блядь. Собаку новичка, немецкую овчарку, я назвал Конфеткой. А как ее прежний хозяин звал — я хуй знает. Но по-любому, Тотошка — дебильное имя. Так зачем она вам вообще?

— Так это... Хрулеев накосячил... Герман приказал его собаку на кухню, на корм.

— Как на корм? Такую огонь-псину на корм? Лучше бы он тебя на корм пустил, Винтачков.

— Но Герман...

— Ладно, ща выведу. Ждите.

Через минуту Зибура притащил на коротком поводке Тотошку в тугом наморднике и ошейнике.

— Нате, жрите. Только вы ее сначала убейте, а уже потом намордник снимайте, а то сами кормом станете.

Тотошка сильно отощала, на боку у нее рубцевалась рана, собака прихрамывала. Она должна была узнать хозяина, ведь собаку шлемом не обманешь, но Тотошка не обрадовалась и не завиляла хвостом. Овчарка порычала на Зибуру и тяжело плюхнулась на землю, на Хрулеева она даже не взглянула. Он понял, что псина обижена, она решила, что Хрулеев ее бросил.

Хрулеев взял поводок и молча потащил собаку, та вяло сопротивлялась.

Теперь оставалось пройти еще два блокпоста. Охранник на первом открыл ворота сразу, только сказал:

— Правильно, господин третий градус! Давно пора этого Винтачкова в лес вывести и собаке скормить. А то рабы совсем обленились! Вообще за ними не следит, дармоед.

На втором блокпосту из караулки высунулась девушка с пистолетом:

— Куда это? Лазарет ночью не принимает. Начальника нет. Еще и с собакой. Собак лазарет вообще не принимает.

— Цэй нэил! — рявкнул на девушку Хрулеев, через пару секунд ворота открылись.

Оказавшись в большом и пустом втором отсеке Хрулеев прежде всего привязал Тотошку к вкопанной в землю железной трубе, на которой была натянута веревка для сушки лазаретного белья. Собака печально улеглась, на Хрулеева она все еще не смотрела. Хрулеев снял шлем, но Тотошка все равно делала вид, что не узнает хозяина.

— Мы потом с тобой все обсудим, ладно, Тото? — сказал псине Хрулеев, — И намордник я тоже сниму попозже, в лесу. Я знаю, раньше на тебя никогда не надевали намордник, и с кобелями тебя тоже не спаривали. Прости меня, пожалуйста.

Но погладить обиженную собаку Хрулеев так и не решился. Он погладит ее потом, когда овчарка будет без намордника. Тогда она сможет укусить Хрулеева за то, что он ее бросил. Это будет честно.

— Пошли, — приказал Хрулеев Винтачкову. Они подошли к деревянному сортиру.

— Заходи...

— Так это...

— Заходи, говорю. Надо поговорить. Потом пойдем на склад, и я там тебя оставлю. Я держу свое слово. Убивать не буду. Я же обещал.

Винтачков зашел в сортир.

Хрулеев положил на землю шлем, вошел следом за Винтачковым и включил фонарь. В нос ударила вонь, Хрулеева затошнило. Он положил фонарь на пол и навел на начальника над рабами автомат.