Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

В январе у меня начались зимние каникулы, и я стал бывать у дедушки чаще. Тогда-то он и сообщил мне печальную новость — автор рукописи пропал без вести. Дедушка полагал, что его нет в живых. В подробности дедушка не вдавался, но сообщил, что с ним связались некие родственники или друзья автора.

Судя по их рассказу, 16 декабря 1996 года автор, живший где-то в Ленинградской области, отправился утром на лыжную прогулку в лес. Автор не страдал никакими представлявшими опасность для жизни болезнями и был опытным лыжником. 16 декабря выдалось пасмурным и мрачным, но осадков в тот день не было. Автор уже много лет катался на лыжах в этом лесу и отлично знал окружающую местность.

И, несмотря на все это, домой с лыжной прогулки он так и не вернулся. На следующий день 17 декабря разыгралась настоящая буря со снегом и метелью, так что проследить путь пропавшего автора в лесу милиции не удалось. Поиски продолжались еще две недели, но ни трупа, ни лыж, ни фрагментов одежды автора не обнаружили. Он просто пропал, будто бесследно растворился в зимнем лесу.

Однако смерть автора не повергла дедушку в уныние, наоборот, он вновь вернулся к своей идее опубликовать рукопись.

На этот раз он решил давить на владельца издательства, пока тот не согласится опубликовать текст или не уволит дедушку, и в начале февраля его усилия действительно увенчались успехом. Владелец нуждался в дедушке, тот был одним из лучших и старейших редакторов в Петербурге.

Кроме того, дедушка был лицом Logistoricus’а, одно его присутствие придавало издательству интеллектуальности и респектабельности. Поэтому владелец просто махнул рукой и разрешил публикацию. Тогда-то и последовал тот роковой и странный телефонный звонок.

Это случилось 21 февраля, днем. Я тогда как раз гостил у дедушки, помню, что было пасмурно, за окном шел тяжелый мокрый снег. Я пил чай, а дедушка работал. Я любил наблюдать за тем, как дедушка редактирует и готовит к публикации тексты, дедушка тоже был не против — иногда он делал меткие замечания по поводу лежавшей перед ним на столе рукописи.

Это была одна из дедушкиных привычек, он вслух комментировал рассматриваемые произведения, даже когда работал с ними один. Но ему было гораздо приятнее, когда его емкие и дельные комментарии слышал любимый внук. В этом было что-то актерское, но дедушка всегда считал редактуру текстов высоким и изящным искусством.

В феврале 1997 дедушка как раз заканчивал подготовку к публикации таинственной рукописи погибшего автора, но в тот момент, и я это точно помню, он занимался другим текстом.

Дело в том, что другой дедушкиной привычкой была совершенная неспособность работать над одним произведением больше часа подряд, так что рукописи на столе перед дедушкой постоянно менялись, за день он обычно успевал поработать с десятью-двадцатью текстами.

В тот момент, когда телефон зазвонил, дедушка как раз занимался редактурой первого в истории русского перевода Клитомаха (кстати, неизданного до сих пор, после смерти дедушки публикация была отменена) для основной серии Logistoricus’а.

Дедушка не любил, когда его отвлекали от работы, помню, он еще предположил, что звонит владелец издательства или отец, чтобы узнать, когда я вернусь домой.

А потом дедушка снял трубку.

Голоса говорившего я не слышал, а дедушка отвечал ему односложно — «да», «нет», «конечно».

Следующие несколько страшных мгновений я хорошо помню до сих пор и вряд ли когда-нибудь забуду. Телефонный разговор продолжался не больше минуты, но, повесив трубку, дедушка вдруг побелел, его глаза округлились от ужаса, он схватился за сердце. Я усадил дедушку в кресло, дал ему таблетку, вызвал скорую. Но помощь врачей тогда не понадобилась, к их приезду дедушка уже пришел в себя. Он отправил меня домой, сказав, что ему нужно поразмыслить о чем-то важном и принять ответственное решение.

Он так никогда и не рассказал мне, кто и зачем ему звонил в тот февральский день.

Уже впоследствии я много думал о том странном и роковом для дедушки звонке, однако ни к каким конкретным выводам не пришел. Дедушка никогда никого не боялся, врагов у него не было. Даже с теми авторами, кому дедушка отказывал в публикации, он обычно поддерживал хорошие отношения.

Я совершенно точно уверен, что звонил не владелец издательства и не директор, во время телефонных разговоров с ними дедушка всегда называл их по имени и отчеству и был многословен. Предположение, что звонить могли из спецслужб или правоохранительных органов, я тоже отмел. В 1997 году ни о какой цензуре речь еще не шла, издательства могли печатать что угодно.

Кроме того, требование со стороны властей отказаться от публикации книги вызвало бы скорее гнев и негодование дедушки, а не страх. Но я ни разу в жизни не видел дедушку таким напуганным и расстроенным, как в тот пасмурный февральский день.

Много лет спустя, уже в середине нулевых, я даже попытался (разумеется, в неформальном порядке) навести справки о звонившем у специалистов по телефонной связи. Конечно же, их ответ был однозначным — никаких данных о звонках 1997 года не сохранилось, выяснить ничего нельзя.

Придя на следующий день после странного звонка навестить дедушку, я сразу же обнаружил на его рабочем столе перемену — четыре синие тетради с рукописью неизвестного автора исчезли. Я удивился этому, мне было известно, что редактура текста еще не закончена, и что дедушка никогда не убирает тексты со стола, не завершив их подготовку к публикации полностью.

Но дедушка раздраженно и коротко объяснил мне, что никакой публикации синих тетрадей не будет, что он передумал, а сами тетради уничтожил. Это тоже было странным, раньше дедушка ни разу в жизни не уничтожал рукописей. Отвергнутые произведения он обычно отсылал назад автору, а если автор не желал принимать назад собственную книгу (что тоже случалось, не знаю, чем руководствовались такие авторы) дедушка обычно относил рукопись на склад издательства.

Владелец даже выделил дедушке отдельный шкаф на складе для подобных рукописей. Иногда же дедушка вообще отсылал отвергнутые им тексты в другие издательства, которым произведение подходило по жанру.

Я заходил к дедушке всю следующую после рокового звонка неделю и видел, что его состояние ухудшается. Дедушка о чем-то постоянно раздумывал, не мог сосредоточиться на работе, он жаловался на боли в сердце и стал раздражительным, чего раньше с ним никогда не случалось. Однако, несмотря на настойчивые требования отца и владельца издательства, дедушка отказывался обращаться к врачам.

Телефонные звонки стали вызывать у него страх, каждый раз, когда телефон звонил, дедушка вздрагивал. Когда я приходил к нему в гости, дедушка теперь открывал не сразу, а сперва смотрел в дверной глазок, хотя прежде открывал любому гостю дверь без промедления.