Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

Казарян отлично знал, что в ответ прапорщик его обматерит и ни в какую медсанчасть не отпустит. И, тем не менее, подыхать, защищая алкогольный магазин, в планы Казаряна не входило. Он судорожно соображал, но не придумал ничего лучше, чем имитировать обморок. Уже в лазарете можно будет вдумчиво заняться членовредительством, или просто начать косить по дурке.

— Шлангуешь, Казарян? — осведомился прапорщик, — Ну, шлангуй. Только учти вот что, если ты сейчас начнешь биться в припадке — мы тебя будем пиздить всем отделением. Ногами. Так что кровью ты начнешь не только срать, но и ссать, причем из всех отверстий твоего организма и всю оставшуюся жизнь. Домой к мамке вернешься инвалидом, и будет мамка из-под тебя горшки носить. И нам совершенно похуй, что ты такой весь из себя грозный ара, и сержант с образованием. Это я тебя по-дружески предупреждаю, как твой любимый прапорщик и отец солдату. А теперь я довожу до всех официально....

Прежде чем довести официально, прапорщик Густопсинов извлек из внутреннего кармана помятый лист бумаги, и только тогда продолжил:

— Вот эту бумагу вы все сейчас подпишите. Обязательство о неразглашении. Официально нас здесь нет, и никакого заражения нет, и вообще нихуя нет. Бумага пришла вот оттуда, — Густопсинов указал пальцем на тонувший в темноте потолок гаража почтамта, бойцы уставились вверх, как будто действительно хотели разглядеть место, откуда приходят бумаги.

— Из компетентных органов государственной безопасности, — продолжил разъяснения прапорщик, — Неофициально мне также сообщили, что причиной заражения стала диверсия, произведенная спецслужбами Соединенных Штатов Америки. Сотрудники ЦРУ взорвали наш мирный сельскохозяйственный институт, что и вызвало заражение местности опасными ядохимикатами. Все прогрессивное человечество сейчас будет смотреть на то, как СССР ответит на этот вопиющий блядский акт агрессии.

И в сложившейся боевой диспозиции совершенно недопустимо, чтобы образ нашей Советской родины был опорочен мародерами, разграбляющими алкогольные магазины. Поэтому все прогрессивное человечество теперь обращает свой взор на вас, мудаков. От вас зависит, будет ли наша Советская родина съедена с говном, и будет ли Нью-Йорк Таймз смаковать завтра подробности того, как советские граждане грабят собственные магазины. Наша задача — предотвратить подобное. И справится с этой задачей даже пятилетний ребенок-имбецил, даже такая хуйня, как вы.

Все, что вам нужно делать — ничего не трогать в зараженной зоне и открывать огонь по мародерам. Все. С задачей отличить мародера от гражданского лица вы конечно не справитесь, это слишком сложно, тут надо думать. Но с вами пойду я сам, лично, я сразу распознаю мародера и скажу вам, когда нужно стрелять.

Всякие полковники-химики недоделанные и Казаряны разводят тут панику, дескать заходить в зараженную зону опасно. Тьфу, блядь. На зараженной территории протек наш советский ядохимикат, и против него у нас есть наш же советский общевойсковой защитный комплект. Любому здравомыслящему человеку очевидно, что советский ОЗК защищает от советского ядохимиката. Тут не надо быть Марией Кюри-Склодовской, чтобы уяснить, что никакой опасности нет, и это все только паникерские разговорчики.

И не нужно косить и позорить наше отделение, как делает это Казарян. Это нахуй не нужно, потому что любой, кто зассал, может просто подать мне рапорт об отказе выполнять приказ органов государственной безопасности. Я положу этот рапорт себе в карман, вот сюда, и пока что не буду его трогать, пусть лежит.

Но международное положение, как вы понимает, сложное, тяжелое положение. Так что через несколько часов, когда официально начнется третья мировая война, а она обязательно начнется, мы не спустим американцам этой подлой диверсии, я просто достану этот рапорт из кармана и подам капитану Гильетинину. И вы пойдете под расстрел, по законам военного времени. И тот, кто будет изображать из себя больного, как Казарян, тоже пойдет под расстрел, за симуляцию. Уяснили, бойцы?

В ответ прапорщику раздалось нестройное «так точно», но Казарян, хорошо зная собственное отделение, не был уверен, что бойцы уяснили. Большинство вероятно вообще не поняли даже половины того, что сказал сейчас прапорщик Густопсинов.

Рядовые Джарлетов и Жахфосфатов практически не владели русским языком. У рядового Саахова отсутствовал кусок мозга, ему пробили голову шлифовальным кругом еще несколько месяцев назад, и врачи были вынуждены удалить Саахову часть содержимого черепной коробки. Ефрейтор Ханбекшахов был, как и всегда, обкурен в хлам. Кроме того, от Казаряна не укрылся тот факт, что Ханбекшахов определенно заложил на десну насвай, и теперь только ждал момента, когда прапорщик отвернется, чтобы сплюнуть.

Но хуже их всех вместе взятых был рядовой Кутак. По-русски Кутак не только не говорил, но и не понимал ни слова. Языка самого Кутака в свою очередь не знал никто во всем полку, несмотря на то, что здесь были собраны представители всех без исключения республик СССР.

В документах в графе «национальность» у рядового Кутака стоял жирный прочерк. Имя, отчество и фамилия Кутака тоже не могли пролить свет на таинственное происхождение рядового, все эти три графы его военного билета были заполнены одинаковыми словами «Кутак».

Казарян потратил огромное количество времени на тщетные попытки выяснить, к какому народу принадлежит Кутак, но ответа на этот вопрос так и не нашел. Не помог даже сержант Янсонс, призванный с пятого курса института сравнительной лингвистики. В отличие от Казаряна Янсонса не исключали из института, просто у его ВУЗа в связи со всем известными событиями в Афганистане отобрали право предоставлять отсрочки студентам.

Янсонс владел девятью языками и о еще нескольких десятках языков имел общее представление. Однако, послушав пару минут Кутака, Янсонс заявил, что не знает этого языка, и более того — такого языка существовать не может в принципе. Язык Кутака не относился ни к одной известной языковой семье, а его грамматика и фонетика, по словам Янсонса, нарушали все привычные представления о языке, принятые в современной лингвистике.

Рожа Кутака имела совершенно нечеловеческий вид и также не позволяла сделать даже осторожного предположения о его происхождении. Ввиду всего этого общаться с Кутаком приходилось в основном посредством пиздюлей. Причем, пиздюли в большинстве случаев он получал вполне заслуженно.

Кутак не умел ни читать, ни писать, ни даже пользоваться сантехникой или столовыми приборами. Мыло он пытался есть, из простыней мастерил над своей койкой нечто вроде юрты, а из иголок выкладывал странные символы. Кутак панически боялся автомобилей, грозы, женщин и кошек. Гашиш Кутак не курил, а единственный поднесенный ему стакан водки чуть не закончился для рядового реанимацией, алкоголь его организм видимо не переносил совсем.