Софи Макинтош - Синий билет [litres]

Она поцеловала мои мокрые волосы. Потом поцеловала в рот, чуть приоткрыв свои губы.

– Ну и пошел он! – выдохнула она, отстранившись от меня. – Пусть все они идут куда подальше!

Марисоль обожала лесные ягоды, и я решила сделать ей сюрприз: взяла Лайлу, и мы вдвоем пошли за ягодами. Во время наших блужданий по лесу мы вдруг услышали шорох и дыхание. Мы решили, что это какой-то зверек, и чуть не убежали, но потом раздался стон, явно человеческий. Мы выбежали на полянку и увидели лежащую на земле женщину. Сначала нам показалось, что она ранена, но она просто заблудилась в лесу, давно не пила и потеряла всякую надежду выбраться отсюда. При виде нас она громко разрыдалась, сначала от страха, потом от радости. Мы дали ей воды и, после некоторых сомнений, предложили пойти с нами.

– Я – Тереза, – представилась она, хотя мы не просили. – Я беременна.

– Только никому больше не говори, – посоветовала Лайла, когда мы вели новую знакомую через подлесок.

Марисоль ни словом не обмолвилась о том, насколько мы рискуем, или о наших скудных запасах пропитания, хотя прожить так еще месяц будет тяжким испытанием для всех. Она молча изучила содержимое медальона Терезы. Мы снова вскипятили воды, и Тереза, раздевшись и дрожа от холода, уселась в ванну. Мы быстро ее помыли в четыре руки. Зеркало на стене запотело. Поначалу она засмущалась, но скоро успокоилась.

– Спасибо, – проговорила она, когда я отжимала воду из ее волос. – Я иду издалека, вы даже не представляете, как долго я шла.

Но мне было совсем неинтересно слушать про ее путешествие, она это поняла и умолкла, позволив нам поскорее закончить омовение.

Потом мы вчетвером сидели в сумраке большой комнаты. Наши прежние жизни представлялись далекими-далекими. А город казался придуманным, как в кино, местом, где я никогда не бывала. Мне даже подумалось, что я вообще всю жизнь прожила в дикой природе и что моя жизнь в городе была чем-то вроде галлюцинации, порожденной неким паразитом мозга, а на самом деле я все время жила здесь.

На рассвете мы с Марисоль пошли гулять по холодной росе, пока остальные еще спали. Мы сидели на траве и целовались. В листве пели птички, юркие и непуганые. Марисоль прицелилась в одну из пистолета, но не выстрелила.

– А когда мы доберемся до границы? – спросила я.

– Скоро, – ответила она. – Но не сегодня.

– Может, я одна пойду? – подумала я вслух, но даже мне самой мои слова не показались убедительными.

– Ну уж нет! Перестань! Ты не можешь бросить меня одну с ними. – Она опрокинула меня в траву и прижала мою голову к своему выпуклому животу. Я слышала биение ее сердца или сердца малыша, а может быть, и обоих сразу.

– Если уж эти две женщины нас нашли, то и эмиссары смогут, – заметила я, вслушиваясь в звуки ее тела, которые действовали на меня убаюкивающе.

– Доверься мне, – произнесла она. – Снова.

Когда мы вернулись к хижине, Тереза оценивающе взглянула на нас и попросила дать ей немного наших волос.

– Много не надо, только несколько прядок, – сказала она. Ее влажные и голубые, как у ребенка, глаза блестели. Когда мы спросили, зачем ей наши волосы, она ответила, что это нужно для ритуала. Придерживая свои животы, мы вышли на лужайку и стали смотреть, как она это делает. Закрыв глаза, она медленно обошла хижину три раза, двигаясь на ощупь. Она зажгла спичку и поднесла пламя к пряди волос, волосы вспыхнули и тут же бесследно сгорели, оставив облачко дыма. Она открыла глаза и поглядела на нас.

– Ну вот и все, – сказала она.

Это смахивало на сатанинский обряд.

– Где ты такому научилась? – спросили мы ее.

– Сама придумала.

– Надеюсь, ты нас не прокляла, – заметила Лайла.

Она сидела в углу, скрестив тощие ноги, точно медитировала, и ножом вырезала фигурки из куска дерева. У босоногой Лайлы подошвы были грязные-прегрязные. Она разбрасывала фигурки по полу, и я потом их рассмотрела: это были крошечные рыбки разной формы.

– Ну конечно, нет, – явно занервничав, ответила Тереза.

– Мы все можем придумать свою магию, – заметила Марисоль.

В тот вечер женщины поцапались из-за еды. Тереза без спроса взяла себе побольше риса с консервированными помидорами, хотя мы всегда по-честному делили всю еду на равные порции, и мы были живым доказательством того, как честность может стать проверкой на вшивость. Лайла выхватила кастрюльку из рук Терезы и швырнула ее на пол, а Тереза расплакалась.

– А где отцы ваших детей? – поинтересовалась Тереза, когда в хижине снова воцарился мир.

– Мой ушел, – коротко произнесла Марисоль.

– Мой вообще не появлялся, – сказала я. – Он даже отказался поговорить со мной по телефону.

– А я своего не знаю, – призналась Лайла, пожав плечами. – Я никогда не стремилась к долговременным отношениям. Если вы понимаете, о чем я. Даже точно не знаю, кто он.

– Не нам судить, разумеется, – заметила Марисоль.

– А мой приедет ко мне, когда я пересеку границу, – сказала Тереза. – У нас будет новая жизнь. Он сказал, что мне нужно идти туда, быть смелой, и он меня там найдет.

Она казалась умиротворенной. Марисоль как ни в чем не бывало прижалась ко мне. Я увидела, как брови Лайлы удивленно взлетели вверх, но никто и слова не сказал.

Тереза вынесла пилку для ногтей, сделанную из дымчатого стекла, и бутылочку розового лака. Она сделала нам всем маникюр, но не педикюр.

– Я терпеть не могу ноги, – пояснила она. – Меня от них тошнит.

Вспомнив мужчину в своем последнем отеле, я мысленно с ней согласилась. Я подула на свои ногти, а потом на ногти Марисоль, чтобы лак на них побыстрее высох.

– Тебе это все не напоминает первые дни в городе? – спросила у меня вечером Марисоль, когда мы лежали, прижавшись друг к другу. В распахнутом окне виднелось беззвездное небо, и вокруг было так темно, как будто мы находились под водой. Было так странно думать, что под одной крышей собрались сразу четыре беременные.

– Я бы с удовольствием забыла про город навсегда, – призналась я.

Помню, первая зима в городе была как тарелка еды, поставленная перед тобой на стол. «Кем ты хочешь стать в жизни?» – спросили меня. Я сдала все нужные экзамены в большом помещении с кремовыми стенами и дымчатыми окнами, где было жарко от солнца, а сзади на скамейках сидели несколько девчонок моего возраста, дожидаясь своей очереди. То, что мы прибыли в город живые и невредимые, уже многое говорило о нас. Учителя, раздавшие нам листки с заданиями, держались с нами учтиво и, останавливаясь возле деревянных столов, на которых были вырезаны разные имена, проводили по ним руками. В заданиях были вопросы по математике и естествознанию, а еще по философии, и теоремы были куда сложнее, чем те, что я решала в школе. Я старалась изо всех сил и в конце концов получила на руки список вариантов будущих профессий. Это было своего рода подведение итогов. Лотерея, последовавшее за ней путешествие и восстановительный период были только мертвой зоной, заминкой, дурным сном. Коротким препятствием, которое пришлось преодолеть перед настоящим началом жизни, той, которой ты достойна, которая по праву твоя.