Дмитрий Быков - Эвакуатор [litres]

– Ага. А всех хороших, случайно тут образовавшихся, отзываем к себе, поэтому лучшие поэты редко живут дольше тридцати семи. Игорь, почему все компутерщики такие обчитанные посредственной фантастикой?

– Ничего не посредственной, ты это сама придумала. Никто хороших не отзывает. Легенда о загробной жизни – продолжение воспоминаний о потерянном Рае. Типа здесь не пойми что, а где-то там есть правильная земля. Она есть, конечно, но туда почти никто не попадает.

– А как вы доставляете этих ваших плохих?

– Как-нибудь покажу. Дубов, например, сам сбежал.

– А обратно его никак нельзя?

– Нет, Кать, никак. Я его лично не пущу. У вас ему самое место.

Дубовым звался – и, надо сказать, весьма точно – ответственный секретарь «Офиса», редкий дурак и трус, по двадцать раз перепроверявший любой факт и вырубавший из текста даже фразы типа «Очевидно, что…». «Мы работаем для деловых людей, – говорил он с теплой комсомольской интонацией, – и не наше дело указывать им, что очевидно, а что нет. Вам очевидно, а им, может быть, не очевидно». Он с истинно собачьим чутьем отсекал все, что приносили живого, заменял удачные обороты на неудобочитаемые и бестрепетно лишал все тексты даже еле уловимого личного начала. В редакции «Офиса» собралась разношерстная публика, но Дубова ненавидели все. Только это – да еще дружная брезгливость относительно буфета – и сплачивало их в подобие коллектива.

– И откуда же у вас, в вашем прекрасном обществе, после долгой селекции еще берутся плохие люди?

– Сами не знаем. Что-то генетическое, вроде сбоя в программе. Один рождается без слуха, другой с ослабленным иммунитетом, а третий, например, клептоман. Это только у вас придумали зависимость от среды. От среды зависит не больше, чем от погоды. Но у нас, слава богу, быстро разбираются, что к чему. Всякая неприятная личность сюда попадает еще в детстве, в крайнем случае – в молодости.

– И ничего не помнит.

– Почему, помнит что-то… Иногда во сне видит… Летает там, как у нас. У нас многие летают, очень запросто.

– Ну хорошо, а ты что здесь делаешь? Такой славный?

– Инспекция, мать, инспекция. Надо следить, что тут у вас, и предупреждать у нас. Иначе на фиг бы вы и нужны, с вашими терактами. Инспектор быть профессия гордая, рискованная. Многий не возвращаться. Некоторый влюбляться земная женщина, любить крепко, много сильно, она его жрать, жрать, как у вас быть принято. Некоторый драться с жестокие мальчишки. Другой попадаться милиция при попытке освободить несчастные животные из зоопарк. Так что цени, я человек непростой.

– Это да, – согласилась она.

В начале октября, в один из последних теплых дней они сидели на парапете смотровой площадки на Воробьевых горах, пили «Балтику» номер седьмой и рассматривали женихов и невест, в изобилии съезжавшихся сюда по случаю субботы.

– А я ведь так и не знаю, как у вас размножаются, – грустно сказал Игорь.

– Ты сам говорить, у нас одна биоформа.

– Биоформа одна, а размножаться по-разному.

– Откуда ты знать?

– Быть специалист. Но только в теории. Ты знаешь, по-настоящему размножиться на Земле удавалось очень немногим нашим. Почему-то ваши женщины к этому допускают очень неохотно. У нас гораздо проще: полюбил, поговорил, размножился.

– Ну и неинтересно.

– Очень интересно. И вообще, у нас секс отдельно, а размножение отдельно.

– Почему?

– Потому что только у вас надо обязательно обставлять размножение максимальной приятностью. Очень сильный нужен стимул человеку, чтобы продолжать род. Жизнь плохая. А у нас не так, у нас размножение в радость, и женщина это делает сама. Она съедает специальный фрукт, похожий на земное ыблоко, – и, как это у вас называется, за… за…

– Залетает.

– Ну да, да. По-нашему тыбыдым.

– Игорь, – сказала Катька страшным шепотом. – Ты тронул сердце земной женщины, и я тебе откроюсь. У нас тоже так.

– Что – тоже?

– Секс отдельно, а размножение отдельно. Это все женский пиар, что люди трахаются и от этого залетают. Придумано, чтобы мужики женились. На самом деле от такого приятного дела не могут получаться дети. Дети – это серьезно, а секс – развлечение, праздник. Сам посуди, если бы дети получались от секса – сколько бы тут было детей? Все бы только и делали, что плодились. А откуда, по-твоему, столько матерей-одиночек? Женщине стало скучно, она съела яблоко и размножилась. Посмотри, у каких бывают дети. Неужели кто-то с ними занялся бы сексом?

– А где вы берете эти яблоки?

– А вы?

– У нас выдают централизованно. Ты пишешь заявление, специальная комиссия изучает твои жилищные условия, образование, нравственные качества… И тогда тебя либо отправляют на курсы повышения квалификации матерей, либо выдают ыблоко. Я его никогда не пробовал, но говорят, что исключительно вкусно.

– А у нас не так, – сказала Катька. – У нас естественный отбор. Если женщина может достать такое яблоко, то она, значит, уже готова к деторождению. Его очень трудно найти, целая процедура. Через знакомых там… А милиция специально отслеживает, кто их распространяет, и отлавливает. Масса риска. Ты думаешь, почему Дума запретила рынки?

– Из-за террористов.

– Господи, ну при чем тут террористы! Что, террорист на рынок пойдет? Персиками торговать? Это все из-за размножения. Очень много стало людей, прокормить невозможно. Убивать пока смелости не хватает, так они решили рождаемость свернуть.

– Подожди, подожди, я не понял, – он нахмурился. – Что, это только в России залетают от фрукта? Или во всем мире?

– Да везде, конечно. У русских есть анатомические особенности, но я тебе потом расскажу. А размножаются все одинаково, только в России это обставлено трудностями. В Штатах эти яблоки на каждом углу лежат, размножайся не хочу. А у нас все делается специально для того, чтобы как можно меньше было народу. Ты что, не замечал?

– Нет, почему. Замечал, но как-то это… не отдавать отчета…

– Вот смотри. В «Офисе» гендиректора почему сменили? Потому что он еще хоть какое-то представление имел, как журнал делать. Новый пришел, и первым делом что? Первым делом – чтобы все ходить на работу к десяти, на перекур отпрашиваться, в Сеть лазить только по делу. То есть уконтрапупить максимально все, чтобы никто не хотеть работать, думать работа с отвращение, с тоска. Ну и во всем так. Хочешь размножиться – крадешься в ночи на конспиративное место, ищешь эппл-дилера, обманываешь слежку… И яблоко это жутко невкусное, жесткое, с мыльным запахом. Горечь такая, что скулы сводит. А не фиг размножаться потому что.

– Оно как выглядит-то?

– Ну что ты за наблюдатель, ничего не знаешь! Сорт такой, кандилька.

– Оно же, наверное, растет где-то в природе? Можно же без дилера, просто к дереву сходить?