Дмитрий Быков - Эвакуатор [litres]

– Что ты хочешь с нами делать? – робко спросила она.

– Сожру сейчас, – выпучив глаза, сказал Игорь. – Слушай, ты до сих пор думаешь, что я шахид?

– Не знаю, – сказала Катька. – Вдруг ты хуже? Сожрешь всех на моих глазах, чтобы я помучилась совестью, а когда вследствие огорчения печень моя увеличится, сожрешь и меня…

– Дура ты, Кать, – сказал Игорь. – Хуже Черной Фатимы. На какой только базе тебя готовили? Пошли наверх, в кабину. Есть некое намерение.

– Какое именно?

– Я соскучился очень, – сказал Игорь. – Ну правда, соскучился. Не чаял даже, что свидимся. Ты когда-нибудь трахалась в невесомости?

– Знаешь, да. Но очень давно. Курсе на первом, когда на картошку летали.

Оба расхохотались.

– Мы их не разбудим?

– Что ты. Они теперь будут спать до самого приальфения.

– Подожди. А если в невесомости не срабатывает пояс, то, может… это самое… ну… тоже что-нибудь не сработает?

– Не знаю, – беспечно сказал Игорь. – В отличие от тебя я никогда не трахался в невесомости. Все как-то не с кем было. Пошли, там очень уютно. Только осторожней, башкой не ударься. Она у тебя не такая крепкая, как у этой…

Игорь отстегнулся первым, слегка отодвинул висящую в пространстве Майнат и плавно подплыл к люку на потолке. Катька отстегнулась и поплыла следом. Голова немного кружилась – то ли от сока, то ли от гипноза.

– А почему я не заснула?

– А это гипноз такой, избирательный. – Игорь ковырялся с люком. – Черт, почему у меня в последнее время все так туго открывается? Все, давай.

Он проскользнул в узкое отверстие и втянул ее за собой.

– И ты, я гляжу, проскользнул в узкое отверстие.

– Смотри ты, заметила!

Все получилось, невзирая на невесомость, – как же у них могло не получиться, ведь они родились для этого, для того, чтобы быть друг с другом, друг другом, чтобы медленно, нежно вплывать в объятия друг друга, переворачиваться в воздухе, замирать, настигать друг друга снова. В кабине было огромное лобовое стекло, и сквозь него, как на экране компьютера, подмигивали таинственные звезды. Звезды тоже были каким-то образом во все это вовлечены. Что-то подобное было давным-давно, у моря, когда родители вывезли туда пятнадцатилетнюю Катьку и она первый раз в жизни купалась голая ночью. Вода была теплая и почти не чувствовалась – воздух казался холодней. Она лежала на спине среди звезд, вода заливалась в уши, казалось, что это шорох космического пространства. Или тайный сигнал в наушниках.

Иногда, в свободном плавании по кабине, они натыкались на собственные штаны и свитера и небрежно их отбрасывали, отлетая при этом сами.

– Катька, ты очень хороша. Я никогда еще тебе не говорил этого.

– Да ладно тебе. Я и не мылась со вчерашнего дня.

– Тьфу, ерунда какая.

– Послушай… Мне, вообще, понравилось в невесомости.

– У нас там можно, есть специальный павильон, снимаешь его на сколько хочешь, хоть на сутки, – хочешь пей, хочешь трахайся. Некоторые просто так летают.

– А как вы это делаете?

– Ну, это несложная вещь. Антигравитация. У нас давно умеют.

– Ты обещал видовую программу вообще-то.

– А. Это запросто. – Он брассом подплыл к стене, нажал кнопку, и гигантское лобовое стекло стало медленно заволакиваться опаловым туманом; по нему побежала рябь, и вдруг возник земной пейзаж, только с более сочными красками. На его фоне – горы, море, бледно-лазурные небеса с жемчужными тучками – замерцала странная эмблема: двуликий Янус верхом на Тянитолкае, глядя одновременно влево и вправо, держал на плече двуглавого орла. Зазвучали фанфары.

– Это что у вас?

– Эмблема студии. «Альфа-фильм».

– А что означает?

– Герб наш. Символ всетерпимости.

Пошли титры на непонятном иероглифическом языке – картинки были смешные, похожие на сутеевские: мышка, зайчик, ежик, улыбающийся шар, дерево с раскидистыми толстыми ветками, бабочка с огромными усами… Попадались и непонятные знаки – черточки, стрелки.

– По родным просторам, – перевел Игорь. – Сейчас вы увидите гостеприимные края, в которых… как бы это поточней… не будет ни грусти, ни вздохов, ни евреев, ни греков…

– Ни печали, ни воздыхания, ни эллина, ни иудея, – подсказала Катька.

– Да, точно. Мы рады приветствовать вас на нашей планете и сейчас покажем вам чудеса нашего животного мира.

– Что, синий вол, исполненный очей? – не удержалась Катька.

– Да ну, – сказал Игорь. – Все это скучные песни Земли.

Зазвучала тревожная музыка, она лилась отовсюду, пульсировала, мягко ударяла в барабанные перепонки, – гудела сама почва, и по гулкой, звонкой, сухой степи мчалось стадо небывалых существ, которых Катька узнала сразу, хотя и не видела, конечно, никогда в жизни. Это были лошади – но и не совсем лошади: тоньше, грациозней, стройней тяжелого земного коня, они неслись по жесткой колкой траве и отличались от привычных очень мало. Все дело было именно в тонкости, незаметности отличий: чуть острее уши, чуть меньше голова, чуть длиннее шея. Лошади были молодые, горячие, шоколадного цвета. Они бежали очень быстро и необыкновенно легко, словно сила тяжести, пригнетавшая их к земле, вдруг уменьшилась раза в полтора. Следом так же грациозно, помахивая длинными хвостами и победно трубя, пробежали слоны – легкие, поджарые неземные слоны, беловато-серые, как небо над степью; чувствовалось, что бегать им нравится. Они радостно подпрыгивали и громко трубили – хотя звук был совсем не похож на земной рев слона: скорей это была серебряная труба. На одном слоне сидела девушка совершенно земной внешности, разве что лицо чуть подлинней да глаза немного навыкате; она мягко пришпоривала гордое животное, и гордое животное, мягко пришпоренное, издавало гулкое «гули-гули», похожее на голубиное.

Музыка изменилась – замедлилась, смягчилась, хотя мотив не изменился; он был немножко похож на заставку «В мире животных» – но заставка «В мире животных» показалась бы на его фоне невыносимо грубой и навязчивой. Звуки были легкие, высокие, эоловы – и постепенно затихли, уступая место голосам дикой природы. В небе летел большой полупрозрачный ангел, оказавшийся при ближайшем рассмотрении местным орлом. Сквозь его нежнейшую плоть просвечивали хрупкие кости. «Он альбинос?» – «Да нет, у нас все такие». Стая белых ворон радостно окружала орла, он словно дирижировал ими, плавно и страстно взмахивая крыльями, – и из вороньих клювов изливалась тихая песнь, похожая на плеск кристальной воды в хрустале, на позвякиванье льдинок в серебре, на постукиванье самого чистого дождя по самому синему стеклу. Внизу водили хоровод жуки-олени с ветвистыми хрупкими рогами; жуки-скарабеи катили перед собой шары из чистого золота («Жук-золотарь, у нас там полно этого добра»), и бабочка с размахом крыльев не намного меньше орлиного взлетала с широкого горного плато и парила над пропастью, как дельтаплан. На крыльях у бабочки была реклама «Альфа-колы» («Специально вывели, у нас умеют»).